Иван Федоров: жизнь и приключения первопечатника
Иван Фёдоров: жизнь и приключения первопечатникаТАЙНА УГАСШЕГО ПОРТРЕТА
В Государственном историческом музее хранится много драгоценностей – не только колец и ожерелий, но и вещей, по которым, как по книгам, можно читать прошлое.
Вот, например, доспехи. Лязгая тяжелым забралом, шлем второй половины XV века спешит отчитаться, как снаряжались воины на бранное дело. Или дамские наряды – платья и юбки наперебой шелестят о том, как выглядели их хозяйки – записные модницы. Да и деревянные сундуки словоохотливы – кого как не их можно расспросить об укладе жизни пятисотлетней давности?
А портреты? О, портреты – бери и читай эпоху: тут и прически, и костюмы, и убранство комнат. Они – отпечаток навсегда ушедших столетий. Записка в бутылке, которую, наконец, обнаружили люди. Только тех, кто ее послал, уже и след простыл.
Кто не знает знаменитых портретов? Мона Лиза или наша девочка с персиками? Сотрудники музеев берегут их, сопровождают через столетия – дальше, дальше, в новый век, в новое тысячелетие, чтобы как можно больше людей своими глазами увидели работы Леонардо да Винчи и Алексея Серова. Чтобы картины не потемнели, чтобы лица героинь и героев не омрачила тяжесть возраста, чтобы они – лица – не угасли.
Чтобы не угасли… «Но разве может портрет – угаснуть?» – спросите вы. Увы, может. И один такой безвозвратно угасший портрет находится как раз в Историческом музее, в самом центре нашей страны, на Красной площади.
Написан он был не кистью, и держит его не холст. Этот портрет был оттиском на кожаном переплете одной очень редкой книги. Самой редкой книги. Самой первой книги, от которой побежали в наш двадцать первый век, перемахивая через столетия, стройные книги, тяжеленные книжища и беззаботные книжечки.
Книга эта – «Апостол». Создал ее наш герой, Иван Федоров, первый русский книгопечатник. А угасший портрет был царский. С обложки строго и напряженно взирал на читателя царь всея Руси Иоанн IV, прозванный Грозным. Взирал – а потом исчез…
Почему?
ЦАРСКИЙ УКАЗ
1552 год. Иван IV, которому только исполнилось 22 года, сидел в своих московских палатах и размышлял. За плечами уже много всего – военные походы (в одну Казань ходили три раза, пока город не пал), улучшения разные в государстве – реформы. Школы для детей открываются.
– А все равно – люди в основном безграмотные. Монахи, которые книги переписывают, да знать: те – да, письму-чтению обучены. А остальные? Сколько людей живут как в дремучем лесу? Тысячи! Что вокруг них деется, то и ведают. А спроси, что в городе происходит, так ответят: «А мы почем знаем?». И молитвы каждый читает не по правилам, не по канонам, абы как, своими словами. Нельзя так. Русскому человеку должно быть грамотным и читать книги полезные.
За окном, никуда не торопясь, плыли грузные, как сытые бояре, облака. Молодой государь следил за ним глазами. Он сидел неподвижно, с прямой гордой спиной, будто высеченная из камня фигура. Только глаза двигались туда-сюда, провожая облака. Туда-сюда. Туда – и обратно… И как-то сам собой, под ритм этого маятника, в голове всплыл недавний разговор с Макарием – митрополитом Московским и Всея Руси. Разговор о книгах.
Книги…
– И-И-ИВА-АН! – вдруг очнулся государь. – Сюда! Письмо писать будем.
Дьяк Посольского приказа Иван Висковатый знал, что царь дважды просить не станет – уж больно скор на расправу, а потому дежурил возле государевых покоев. Заслышав первый звук своего имени – протяжное, но требовательное «И-И-И», Иван распахнул дверь и в пять широких быстрых шагов оказался перед Грозным.
ВРЕЗ: Во времена Ивана Грозного приказами называли учреждения, заведовавшие разными государственными делами. Например, работники Постельного приказа отвечали за одежду и порядок во дворце (попробовали бы они не заправить государю постель – сразу голова с плеч). В Челобитном приказе рассматривались жалобы и просьбы. А дьяки и подьячие Посольского приказа занимались международными делами – укрепляли дружбу с другими землями.
– Садись, дьяк. Письмо диктовать буду.
– А кому письмо-то? – спросил Висковатый, устраиваясь поудобнее за столом.
– Королю Дании и Норвегии Кристиану Третьему.
Царь изложил свою просьбу чётко и коротко, будто бы давно задумал это письмо. Он просил датского короля о необычной услуге – отправить на Русь того, кто сможет наладить здесь выпуск печатных книг.
Книги на Руси, конечно, были – и прекрасные: хорошо написанные, тонко нарисованные, искусно оформленные в тяжёлые переплеты. Не книги, а произведения искусства. И все они – рукописные, то есть написанные от руки, чернилами.
– Это сколько же нужно времени, чтобы одну такую книгу переписать-перерисовать, а? – спросил царь дьяка, хотя знал ответ не хуже него, потому что следил за книжным делом особо.
– Год, не меньше, – вздохнул Висковатый.
– Долго, слишком долго. А в Европе давно уже книги печатают. С одного образца можно сделать сколько хочешь копий – и быстро, и ошибок меньше, и казне легче. Печатный стан – не человек, работает без выходных и обеда.
– Неужели человек вовсе не надобен?
– Совсем без человека стан работать не умеет. Ему нужен мастер, который его наладит, соберет буквы – литеры, подрежет листы, запустит. Но нет таких умельцев на Руси. И станов печатных нет. Но это пока. Это мы исправим. Написал?
– Да, батюшка, – дьяк протянул царю письмо.
Грозный внимательно перечитал и кивнул:
– Добро. Еще одно письмо отправим в Польшу. Там, говорят, лучшие станы печатные готовят. А нам и нужны лучшие.
– А вот вопрос у меня, царь-батюшка. Пришлет на Русь король датский мастера рукастого, приедет тот со своими подмастерьями. Пойдет дело, так ведь закручинятся иноземцы по своей Родине, обратно запросятся. И что же, конец типографии?
– Верно ты рассуждаешь. Но я и об этом подумал. Мы мастеру своего подмастерья дадим. Пускай учится да секреты выведывает, тонкости всякие. Чужеземцы уедут, а наш-то останется. Да и наш к сердцу ближе.
– Али есть у тебя кто на примете? Кто языки знает да ум имеет большой, да руки работящие. Кому поручишь науку такую сложную?
Задумался царь. И снова вспомнился ему разговор с Макарием. Тот обмолвился об Иване Федорове, что служит в храме Николы Гостунского. Мол, бывал Иван в городе Кракове, что в Польше, обучался в тамошнем университете, а потому языками владеет. И сам он собой быстрый, прилежный, работы никакой не боится. И Отчизне верен.
– Ивану, Федорову сыну. Московиту. Отправляй письмо, – решительно сказал Грозный.
МОСКОВИТ
1532 год. Из дверей Ягеллонского университета – одного из самых больших в Европе – вышел студент. Тяжелая дверь, которая впускала и выпускала студентов уже без малого двести лет, тяжело ухнула за его спиной, застыв в ожидании новых учеников. С этим же студентом она прощалась навсегда – сегодня был его последний день, выпускной.
Сделав несколько шагов, он обернулся и задрал голову – туда, где над тремя с половиной этажами вонзалась в холодное небо острая зеленая крыша. Сверху вниз, не торопясь, он прошелся взглядом по стенам, ставшим за 2 года почти родными. Третий этаж, второй, первый и – половинка. Окна нижнего этажа выглядывали из-под земли, отчего казалось, что это не целый, а половина этажа.
Сколько всего было за этими неприступными красными стенами, сколько лекций и экзаменов, волнений и открытий. Юноша был внимательным, одаренным и благодарным учеником. Преподававшие здесь ученые, профессора прочили ему достойное будущее. И сокрушались, что не на европейской земле он применит свои таланты, а в своей родной стороне. Юноша уезжал обратно в Московию.
Пока выпускник прощался с университетом, сотрудник отдела записей выводил в книге учета студентов, окончивших обучение в этом году:
«1532 год. Иван, Федоров сын. Московит».
ЛУЧШИЙ ЗАПАХ НА ЗЕМЛЕ
Перед тем, как уехать домой, Иван собирался зайти в типографию, в которую часто наведывался после занятий. Что это было за место! Здесь при помощи человеческих рук и тяжелых машин появлялись книги. Печатные книги!
Процесс их создания захватил его с головой. Было в нем что-то магическое, ведь тайным типографским знанием владели всего несколько человек во всем мире, и при этом удивительно красивое, стройное, сильное.
Металлические буковки, которые умелой рукой устанавливались в нужные ряды, оттиски краски на бумаге, связка страниц между собой прочной нитью. А запахи! Лучшие запахи в мире: свежая краска, дорогая бумага, мягкая кожа.
Ивану не жаль было уезжать, он хотел домой. Но вот прощаться с типографией было тяжело. На руси такого чуда нет. Вот бы и у нас открыть типографию, хотя бы одну. Первую.
Он заговаривал о печатных книгах со своими домашними, знакомыми – да куда там!?
– Ох, Ваня, бесовское это. Монах, человек Божий, в монастыре подвизается и послушание несет – книгу переписывает. Так Богу угодно. А ты хочешь, чтобы бездушная штуковина книгу печатала? Грех, Ваня, грех. Забудь эти мысли, не к добру они, – перекрестилась мать, когда сын рассказал ей о том, что занимало его ум.
Шли годы, но о типографии Иван не забывал. Его взяли служить дьяконом в важное место – Церковь Николы Гостунского в Кремле. Кого попало туда не брали, только грамотных и трудолюбивых. Церковь была особая: сам царь любил в ней молиться, а в подвалах хранились во множестве славянские и греческие книги.
Как-то раз митрополит Макарий удостоил дьякона Ивана разговором. Что, мол, да как, какие думы у тебя, что на сердце. Иван всё рассказал как на духу. Про печатные книги, про то, что в Европе давно уже почти каждый человек может взять книгу да прочитать.
– А книга – это же сундук! С виду не большой, а откроешь – так и утонешь, сколько в нем платьев, кафтанов. Так и книга – маленькая, а букв там, строчек, молитв – на год хватит.
– Интересно, интересно, – приговаривал митрополит. – Очень интересно. Ты вот что, Ваня, служи исправно, да о мечте своей не забывай. Глядишь, будет у тебя случай.
Митрополит Макарий о печатных книгах, конечно, знал. Но перебивать Ивана не стал.
– Говори, Ваня. Все как есть говори. Посмотрим, какую еще службу ты сможет государству сослужить, – думал про себя Макарий.
После разговора с дьяконом митрополит отправился прямиком к Ивану Грозному.
– Царь, помнишь мы о типографии беседу вели? – спросил он.
– Как не помнить? Нужна на Руси типография. Не отпускает она мои мысли. Да кому поручить?
– Я нашел человека, – тихо сказал Макарий.
ГАНС ПЕРЕПЛЁТЧИК
1553 год. По коридору гулко застучали каблуки. Человек торопился. Но чтобы не запыхаться, сдерживал себя, не давая ногам перейти на бег. В руках он сжимал письмо, которое так ждал тот, к кому он спешил.
– Наше счастье, царь-батюшка! – войдя в царские чертоги, Иван Висковатый поднял над головой письмо. – Ответ от датского короля. Самого Ганса Мессингейма отправляет к нам, о как!
– Его-то нам и надо. Говорят, это лучший в Европе книгопечатник. А что с печатными станами и буквами? Пришлют их из Польши?
– Едут уже и стан, и литеры. Скоро будут в Москве.
– Ну что ж, добре. Устройте Гансу пышный прием, хлебосольный. Пускай знает, как мы на Руси гостей важных встречаем. И вот что, Иван, Макарию передай, что в письме написано.
Митрополит, получив весть о том, что из Европы едут сюда мастер-печатник с помощниками, да еще и станки с буквами, позвал за дьяконом.
– Я же говорил, что случай тебе будет? Вот и наступил он, случай-то. Скоро в Москве заработает типография.
– С печатными книгами?! – не поверил Иван.
– Само собой, с печатными. С такими, какие ты в Европе видал. Слыхал ли ты про Ганса Мессингейма.
Это имя было Ивану хорошо знакомо. Слава об этом печатнике ходила по всей Европе, и прозвище у него было Бокбиндер, или по-русски Переплётчик.
ЧТОБЫ НИКТО НЕ УЗНАЛ
Во дворе одного из московских монастырей собрался народ. Прохожие оборачивались: что случилось? Утренняя служба прошла, до вечерней – ещё полдня.
Некоторые любопытные останавливались, в надежде на зрелище. Погода была хорошая, отчего бы не подышать воздухом да не поглазеть.
Вскоре во двор стали прибывать телеги. Некоторые были настолько тяжелы, что крепкие лошади тащили их с трудом, вытягивая шеи, а колеса трещали и скрипели так, что зеваки спорили на четверть копейки – полушку: сейчас они лопнут или чуть дальше, у стен монастыря.
– Савелий, а ты раньше такие возки видал? – спросил соседа мужчина, подпиравший плечом монастырскую ограду. Он был из тех, кто слоняется по городу в поиске приключений и случайных денег.
– Впервой, Васюк, такие чудные телеги вижу. Сколочены как-то не так, хитро. Смотри, и узоры на них невиданные. И лошади будто не наши. Никак чужеземцы прибыли?
Из последней повозки вышел немолодой мужчина в ладно скроенном узком камзоле, поверх которого лежал пышный белый воротник. На голове незнакомца была шляпа с широкими полями, надетая чуть набок.
– Ишь какой павлин! — присвистнул Савелий.
– А ты павлинов-то давно встречал?
– Ни разу, – честно ответил Савелий. – Но поговаривают, что он как наша жар-птица: разноцветными огнями ослепляет. А еще, что сам царь наш Грозный павлинов страсть как любит. На обед.
В приезжем можно было бы заподозрить европейского модника, которого занесли на Русь любопытство и толстый кошелёк, если бы не руки... Крупные, сильные, тёмные руки – такие бывают только у человека, который не боится тяжёлой работы и, на ходу закатывая рукава, сам бросается в самое ее пекло.
Мужчина подошёл к одной телеге и откинув покров, стал изучать её содержимое. В это время из монастыря вышел Иван Федоров и направился к иностранцу. Дождавшись, пока гость его заметит, он произнес что-то на нерусском наречии.
– Глянь-ка, как Ванька наш может! – присвистнул Васюк.
Иностранец тепло обнял Ивана за плечи и представился:
– Ганс. Ганс Мессенгейм, – и с добродушной улыбкой, с трудом выговаривая русские слова, добавил, – Рад вьидеть тьебя, Иван.
***
Ганс был хорошим учителем – терпеливым и внимательным. Когда печатный стан расположился под монастырскими сводами, он устроил Ивану и другим подмастерьям экскурсию. Ганс рассказывал о машине, наборных буквах, ножах для резки бумаги, пластинах для оттисков – да так, словно те были его помощниками, а не бездушными инструментами. Говорил о красоте печатного шрифта, о гармонии текста и рисунка, о музыке ровных строчек.
– Много леса в Московии и вокруг, да вот бумаги хорошей отчего-то у вас не выходит, – сокрушался Ганс. – А без хорошей бумаги хорошей книги не видать. Потому покупать ее будем у купцов заморских.
Иван вынужден был согласиться:
– Твоя правда.
Работа в типографии закипела. Стучал печатный стан, бегали люди. Датские правила разбавлялись русскими идеями. Иван и другие ученики трудились так, что датчанин диву давался.
Одна за одной выходили книжки. Были в них и ошибки, и неточности, и неровности, но те, в чьи руки они попадали, не обращали на них никакого внимания. Так изумлял их печатный текст, что все остальное было неважно.
– Где такие книги делают? Что за типография? В Москве печатают али где? – такие вопросы кружились над столицей. Но ответов на них не было, только догадки. А все потому, что типография не ставила на книгах никаких отметок о себе — ни названия, ни города, ни года выпуска, ни имен печатников. И прозвали эту типографию Анонимной, то есть Безымянной.
Типография работала десять лет. И так и работала бы дальше, если бы не…
ПОЖАР!
Пламя, волнами взмывая верх, жадно ползло все выше, по стенам типографского цеха. Его языки уже облизывали печатный стан и добрались до литер, поглощая их одну за одной, как жадный обжора – конфеты.
Иван прибежал к типографии, когда там уже стояли Ганс и другие печатники. Пожар вспыхнул ночью, когда внутри никого не было. Все спали.
Ганс смотрел на то, как разьяряется огонь, застывшими глазами. В них отражалось пламя, и казалось, что и сам он сейчас вспыхнет как щепка.
– Всё пропало, – шептал он беззвучно. И не мог оторвать взгляд. Гибло его дело, сгорало в ужасном огне всё, ради чего он покинул отчий дом. Сгорали его надежды.
Иван хотел было броситься за водой, но Ганс остановил его:
– Поздно.
Пожар поглотил всё без остатка. К утру от типографии остались лишь пепел и обугленные кирпичи, которые огонь не смог проглотить и выплюнул.
Вечером Иван зашёл к Гансу и увидел, что тот собирает вещи.
– Мне здесь больше делать нечего, – отстраненно сказал он. – Я вот одно только хочу понять: неужели поджог?
– Лукавить не буду, – вздохнул гость. – Может, и так. Переписчики давно недоброе про нас говорили. Мол, сам дьявол нами руководит, потому что отступили мы от того, как отцы и предеды наши книги делали. От руки, да с душой, да с молитвой. А мы – вон что вздумали: на стане книги печатать. И священники некоторые масла в огонь подливают. Не нравится им, что право книги изготавливать мы у монахов отбираем. Не хочется думать дурное, но кажется мне, поджог это.
– И я так думаю, – горько ответил Бокбиндер. – Ну, прощай.
Иван понял, что дальше продолжать беседу Гансу тяжело. Он поблагодарил датчанина за знания и умения, которыми тот щедро делился, и вышел на вечернюю улицу. Одинокие прохожие шли по своим делам. И никто из них не знал, что за беда приключилась. С неба смотрели холодные звезды. Но им, кажется, было все равно.
ВСЯ НАДЕЖДА НА ТЕБЯ
– Здравствуй, Иван, – царь внимательно рассматривал стоявшего перед ним печатника. – Благодарю за службу твою типографскую. Десять лет верой и правдой – это ты молодец. Но нет больше печатни. А не знаешь ли, что с ней случилось? – хитро прищурил глаз Грозный.
– Неужто меня в чем подозревает? – промелькнуло в голове Ивана.
– Пожар, – кратко ответил печатник.
– Пожар, – откинулся на спинку трона царь. Кажется, ответ его вполне устроил.
– А зачем позвал тебя, как думаешь?
Печатник промолчал. От царя зависела его жизнь.
– Не переживай, Иван, – миролюбиво сказал Грозный. – Ты работник толковый, надёжный. С умом. Потому и хочу тебе первому новость рассказать. Буду строить типографский двор в Китай-городе. Станки возьму лучше, чем были у Ганса. Денег в царской казне хватит. А ты будешь в ней хозяином. И передо мной отвечать лично будешь. Согласен?
А как тут не согласиться?
– Согласен, царь-батюшка, – смиренно произнёс Иван.
– Помощников себе наберёшь из тех, с кем работал при Гансе. Чтобы дело знали. Откладывать нам некогда. Пора печатать «Апостол».
Иван удивился мудрости царя. Если бы его, Ивана Федорова, спросили, какая книга должна первой выйти из стен новой типографии, он бы не сомневаясь назвал именно «Апостол».
ВРЕЗ: «Апостол» – короткое название церковной книги «Деяния и послания апостолов». Книга была очень популярна на Руси, потому с нее было сделано множество рукописных списков.
АПОСТОЛ
В этот же день Иван пошел к Петру Мстиславцу – тоже ученику датчанина – и рассказал про царский наказ.
Сели они за стол и стали думать, каким будет Апостол. Недочёты прежних книг – тех, что выпускались в Анонимной типографии – они оба знали и не хотели их повторять. Более того, товарищи хотели сделать книгу образцовой, чтобы была она лучше всех книг в мире.
Долго ломали они голову над размером букв – покрупнее сделать или помельче? Выбирали разные красивости – заглавную букву, иначе говоря буквицу, узоры.
– Особо, Пётр, надо нам заботиться о том, чтобы читателям книгу читать было удобно. Вот возьми рукописную книгу – все слова воедино слиты. Где начало, где конец – не разберешь. А мы будем делать с пробелами – расстоянием между словами, чтобы каждое слово отдельно стояло. И бумагу возьмем французскую, – вспомнил Иван наставления Ганса.
Ударили они по рукам и принялись за работу. Одиннадцать месяцев почти не выходили они из типографии, и в марте 1564 году «Апостол» был готов. И не один, а тысяча.
ВРЕЗ: По одной версии, Иван Федоров и Петр Мстиславец выпустили 1000 «Апостолов». По другой, – две тысячи. Точно это не известно. До нас дошло 88 книг, они хранятся в музеях.
Удивительная это была книга – обложка хороша, глаз не отвести – из кожи, с тиснеными узорами. Открываешь, а там картинки красивые и текст в два цвета – черный и красный. Стройный, правильный, без единой ошибки.
ВРЕЗ: В конце книги было указано, что «Апостол» издан по царскому указу в 1564 году. И это первая книга на Руси, у которой есть точные дата выпуска, типография и имена создателей. Потому и отсчитывают у нас начало книгопечатания от этого года.
ОСОБЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР
На Московском печатном дворе станок без устали печатал страницы «Апостола». Иван с Петром набирали буковки в нужном порядке, чтобы получились слова и предложения, закрепляли их на специальной пластине, сверху мазали краской и машина прижимала эту заготовку к бумаге. Так получался оттиск. Один оттиск сделают, берут новый лист и снова прижимают к нему пластину. Только краску успевай добавлять. Так сначала напечатали типографы первые страницы для всех книг, потом вторые, третьи.
А вот обложка – дело другое. Каждая из них имела свою особенность. Обычному глазу она была незаметна, но Иван и Петр ее легко отличали. Тут узор немного глубже, тут цвет кожи светлее. Тут замок на переплете чуть выше получился. Но все равно обложки были как братья, хоть и не близнецы. Все, кроме одной.
Задумал Иван сделать царю подарок. А какой подарок может преподнести печатник, кроме книги?
В священный текст никаких изменения вносить нельзя – грех великий. А вот в обложку – можно. И решил он сделать одну обложку особенной, царской. Посередине поместил золотого двуглавого орла – символ царской власти. На груди птицы разместил медальон, а в нем – портрет самого царя!
– Как живой! – удовлетворенно сказал сам себе печатник, когда увидел оттиск на коже. С обложки смотрел вылитый Иван Грозный. Голова чуть повернута влево, взгляд гордый, как и подобает русскому государю. На голове – шапка Мономаха, которой его венчали на царство в 1547 году. А внизу подпись – «Иоанн, Божией милостью государь, царь и великий князь всея Руси».
Иван спрятал подношение до нужного случая, никому не показав его, даже Петру Мстиславцу.
– Появится царь на Печатном дворе в следующий раз, тут-то я его подарком и удивлю, – решил печатник. Грозный приезжал в типографию, чтобы своими глазами видеть, как печатается первый лист «Апостола». Значит, может приехать и еще раз.
Но Иван ждал напрасно.
ПОДАРОК, КОТОРОГО ЦАРЬ НЕ УВИДЕЛ
На Руси начинались смутные, тяжелые времена. Царь Грозный задумал опричнину. Священники продолжали козни против типографии, нашептывая государю о несуществующих грехах Ивана. Первопечатник понимал, что он в опасности. Ему не хотелось покидать Отечество. Он всегда хотел жить и работать именно здесь, недаром же вернулся домой из самого Кракова.
Но надо было спасаться. Среди вещей, которые он взял с собой, отправляясь в город Заблудов, был тот самый «Апостол» с портретом царя. Долго жил печатник в этом городе, основал типографию и стал заниматься любимым делом – выпускать печатные книги. Да вот только и эта типография закрылась.
Хозяин тех земель гетман Ходкевич предложил Ивану в знак благодарности землю с деревней и крестьянами.
– Может, пора мне покой обрести? Осесть на земле, да просто жить, – раздумывал он над предложением гетмана. Но недолго пребывал Иван в мечтах о тихой жизни, и когда гетман прислал за ответом, сказал:
– Вместо семян житных –– духовные семена надлежит мне во вселенной рассеивати.
Отказался Иван от подарка и снова стал собираться в путь. В последний день он зашел попрощаться со священником местной церкви, с которым успел крепко подружиться.
– Отец Нестор, возьми на прощанье подарок. Необычный он, с долгой историей. Не пригодился он тому, для кого я его готовил. Так, может, у тебя ему место найдется, – и протянул «Апостол» с портретом.
Но в Заблудове книга не осталась. Она сменила несколько хозяев, ее дарили и покупали, и в первой половине XIX века она оказалась в Ярославле. Там ее приобрел известный московский коллекционер, собиратель старинных текстов купец Иван Никитич Царский. За свою жизнь он собрал большую коллекцию старопечатных книг, и «Апостол» занимал там главное место.
Когда купец умер, его собрание купил граф Алексей Сергеевич Уваров, один из основателей Исторического музея. И с тех пор загадочный «Апостол» с угасшим портретом находится именно там.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Иван Федоров для подарочного «Апостола» использовал новый метод тиснения и сильно рисковал. Получившимся портретом мастер был доволен, но, увы, оттиск оказался неглубоким. Кожа переплета со временем разгладилась, и портрет исчез – угас.
Но откуда же мы знаем, как он выглядел и что он вообще существовал?
В 19 веке его еще можно было разглядеть, и российский исследователь по фамилии Тромонин смог его скопировать и схематично изобразить. А в 2017 году случилось, казалось, невозможно. При помощи специальных технологий сотрудники Исторического музея и Института космических исследований Российской академии наук смогли сделать портрет видимым. Конечно, он не проявился чудесным образом на самой обложке, но его стало возможно рассмотреть во всех подробностях.
