Беспокоить до востребования. Развалюха Деда Мороза

Гера считал, что в Деды Морозы он подался напрасно. Кроме искренней веры в чудо, в нем не было ничего от веселого, розовощекого и горластого дедушки. Гера был тощий, низкий и худой, а еще — он этого никому не говорил, потому что это было стыдно — он не открыл секретную шкатулку, в которой и хранился волшебный дедморозовский дар. Проектор Геры не показывал никаких необыкновенных, да и обыкновенных миров тоже. Но Геру больше никуда не брали, а тут — о, чудо — взяли в школу Дедов Морозов после небольшого собеседования. Тот факт, что его взяли в школу Дедов Морозов, наполнял гордостью худую грудь Геры.
Гера звезд с неба или даже с экрана проектора не хватал. Когда он садился за парту, он становился таким маленьким, что, пожалуй, и съеживался. Деды Морозы — наставники, практикующие и ученики — умели все. Нужна повозка оленей, которая гоняет по темно-синему небу — пожалуйста. Дом с конвейером для подарков и роботизированной техникой для упаковки — держи. Гномов пригласить для песнопений — сколько угодно! После выпуска ему разрешили занять домик — хибарку, небольшую развалюху — и делать все, чтобы раскочегарить дедморозовский талант. Но прошел год — и ничего не поменялось — ничего не убавилось и не прибавилось. Куда делся талант Геры — если он когда-то был — неизвестно.
Гера слонялся из угла в угол, пил чашку с липовым чаем за чашкой, царапал пальцем на дереве стола —но так чтобы следы не оставались — ходил в хозяйственный магазин за молотками — и ничего не менял. Молотки то и дело пропадали, но об этом — несколько позже. Разжалованный Дед Мороз — это гном среднего пошиба, иногда олень — и никогда коренник в упряжке, а бывало — но это в особо безнадежном случае — и деревянная игрушка на елке.
Гера побрел на чердак, чтобы прибить еще одну тощую дощечку к полу — бил он, правда, больше по пальцам, и все эти доски только отваливались.
Гера постоял у окна — залепленного паутиной — и затосковал. Пока он учился в школе — плелся в хвосте и в бороде мастеров — троечником, ему было так весело среди забав, банального волшебства и настоящий чудес. Он с широко раскрытым ртом смотрел, как класс превращается то в пещеру, то в морскую бездну, и там с китами, и русалкогномами Гера мог наколдовать стайку блестящих рыбок. Они выныривали из его ладоней и поднимались к поверхности, чтобы превратиться в фонтан разноцветных брызг.
Гера вытащил из жилетки коробку с секретом, потерзал, поцарапал ногтями, рассердился и бросил. Пнул ногой, и круглая, яркая коробочка укатилась в дальний пыльный угол.
-Ну и пусть! — сказал Гера и подумал: пауков там сколько — тьма — как же я ее — эту коробку — таинственный дедморозовский дар — буду доставать. 
Ему показалась, как чья-то большая мохнатая тень появилась на стене, а потом в углу — куда укатилась коробочка — что-то зазвенело, затренькало, как будто кто-то эту коробочку прибрал. Раздался гудок, задрожал дом, а белый дым налип на окно — это товарняк прошел.
Гера заспешил на первый этаж, раздумывая, трусит ли он, осторожничает или расставляет приоритеты. В трусы записывать он себя не спешил — не пришло мне еще время — подумал он —сражаться с этой дичью, что в доме притаилась. Вот отремонтирую первый этаж и до чердака дело дойдет. Вернется коробочка, обретется дедморозовский дар… . и..
Гера спустился на первый этаж: откуда-то опять принесло газетных листов. На первых полосах большими буквами шла надпись: «Дети города Тверь ждут от Деда Мороза таких-то таких-то подарков». Гера попытался разобраться, каких же подарков ждут дети, но ничего не понял в латинице и номерах такой длины, что он сразу же запутался. 
Как же я все это наколдую! — подумал Гера, вспоминая, как ловко его друг Баш крутил свой проектор, который сначала показывал планшеты, ноутбуки с морями и осьминогами, круторогими оленями, а потом все эти штуки обретались наяву — только успевай подхватывать, убегать или прятаться.  
Баш навел бы порядок в этой хибаре в два счета. Раз-два, и все как нужно: ни газетных обрывков, ни паутины, ни жадной дичи в углу, которая либо дичь, либо недичь. Сколько она молотков у него перетаскала — не перечесть. Один, два, три, четыре, пять. Да, пять!
Дедушка в хозяйственном магазине с подозрением посматривал на Геру, когда тот оплачивал шестой молоток. Старик с чувством пробил сумму, аппарат дзинькнул, но дедушка сдержался — спрашивать ничего не стал. 
Гера завернулся в спальный мешок, поставил у изголовья проектор. Дичь не любила света — а проектор запускал звезды по потолку. По углам принималась шебуршиться дичь — Гере даже казалось, что она поет колыбельную, но кому — он не знал — и засыпал. Ему казалось, что песню на ночь поют именно ему, Гере.
Утром он ставил самовар, запихивал в корону шишки и поджигал, отводил трубу в окно и ждал, пока вода вскипит. Он открывал органайзер, записывал, что было сделано вчера: прибито три доски на крышу, ночью две из них оторвал ветер. Он хорошо видел из окна, как эти доски прятали соседи — круглолицые супруги, которых трудно было отличить одного от другого. Это был Дед Мороз с супругой на пенсии. Пенсионеры остановились в промежуточной стадии между гномом и оленем: от оленей у них была вытянутая вперед челюсть, а от гномов — широкий след ступни и красный колпак с бубенчиками.
Ночью исчез шестой молоток. Гера, представив суровую физиономию дедушки из магазина, вздохнул. На этот раз дедушка его точно спросит — знает ли Гера истинное назначение молотков.
В дверь постучали. От неожиданности Гера вздрогнул, уронил чашку и отбил от нее ручку. Гера спрыгнул с лавки и угодил прямо в валенки. Он заскользил по полу — который некогда был паркетом для танцев — и распахнул дверь. На порог влетели кленовые изогнутые осенью листья и вскочил олень — олень был упряжной, нос у него был не красный, а синий, а шерсть — такая короткая, что он дрожал. Гера впустил оленя, и тот сразу примостил широкий круп на лавку. Попытался руками ухватить чашку, которую без ручки хватать было очень удобно (особенно если ты благородное парнокопытное жвачное).
Гера полез в шкаф и вытащил круглые сдобные баранки. Он хранил их для особого случая — дня, когда он закончит ремонт. Но гостю негоже было пить пустой чай, поэтому Гера спустил вниз и лимонное варенье, которое было уже наполовину съедено и наполовину было малиновым. Гера доливал вкусное варенье в невкусное, ожидая, что общий вкус от этого станет только лучше.
— Я беглый олень, — признался Олень. —Тебе придется меня спрятать. 
— Какому Деду Морозу ты принадлежишь? — спросил Гера, обходя оленя, чтобы увидеть тавро.
Олень принялся елозить копытами по телу, надеясь тавро скрыть. Было очевидно, что он не очень-то знает, где это тавро находится. Гера решил не смущать гостя.
—Я свободный олень, — сказал Олень, вдеваясь в спальный мешок. Он почти весь спрятался: торчали только передние копыта, в которых сидела чашка, рога и нос. По керамике сползала капля желто-малинового варенья. 
— Оставайся, — сказал Гера и махнул рукой. —Хуже уже не будет, — подумал он. Олень ходил за Герой как неприкаянный, выбивал копытами доски из паркета и жаловался на слабое отопление. Он гундосил о параметрах содержания благородных оленей и до того допек Геру, что тот воткнул в уши вату, которой планировал заклеить окна.
Наконец Олень забрался в мешок, отказался выходить даже на чай, а когда Гера, совершив набег на копилку в виде дракона, символа следующего года — собрался в магазин за вторым мешком — Олень велел купить игрушку для моторики копыт. 
Гера послушно кивнул. В магазине дверной колокольчик не дзинькнул, а загудел. Гера вжал голову в плечи, взял с полки седьмой по счету молоток (при этом вздохнул три раза), взвалил на себя спальный мешок, обхватил пальцами мячик-лабиринт-головоломку с кнопками и музыкой — подумал — потоптался — взял кулек конфет — ореховое ассорти. Он не был уверен, что олени такие конфеты любят — однако варенье: малиновое, лимонное и даже малиново-лимонное было на исходе, и Гера, справедливо думая, что теперь на после ремонта ничего не останется, решил прикупить для праздника хоть-чего-то. Дедушка, пробивая седьмой молоток, высоко вздернул бровь, каркнул кассой, подозрительно — куда уже больше — но вот же — посмотрел на Геру.
До Нового Года оставался один день. Дом по-прежнему был старой хибарой — когда Гера забирался на самую высокую гору — он видел, какие красивые домики отстроили его однокашники. Подарков он так и не заготовил, у него не было даже оленьей упряжки — только один приблудившийся олень — а таинственная коробка так и не открылась и даже пребывала в плену у дичи или недичи — разбираться какой это вид нечисти или чисти — времени не было.
Гера затащил большой шуршащий пакет в дом — это было не так просто, как хотелось бы — дверь все время захлопывалась, и Гера открывал заново — раз за разом. Он было уже собрался позвать Оленя, но вспомнил, что не знает его имени. Кричать «Олень», «Олень» — было по меньшей мере странно, кроме того, Гера боялся, что на его зов откликнуться те, кого не звали.
Когда Гера все-таки затащил пакет в дом, он обнаружил Оленя за самоваром, и этот Олень потчевал гостя. 
Гость был лохматым, наполовину черный, наполовину белый, и эти половины так перепутались, что, по правде говоря, этот гость скорее был пятнистый. Лицо было гладковыбритым и приятным, а глаза — бескомпромиссно черные — часто моргали. 
— Ты чего не сказал, что у тебя Дичь живет? — спросил Олень. —Да и дружелюбная к тому же. Да, Дичь?
Дичь пискнула, что «да», и Гера поняла, что Дичь — дама. Он разглядел платье с кринолином, и это платье было мохнатым.
— А ты разве света не должна бояться? — оторопело спросил Гера.
— Мы, дичи, света не боимся, — сказала дичь. — Мы вас — Дедов Морозов — опасаемся — неясно же какой вы народ поначалу. Как волшебство пойдет, нам — дичам — только по углам остается прятаться. А у тебя, гляжу, волшебства ни на йоту нет. 
— Тоже свободу любит, — сказал олень и полез в пакет, который стал так шуршать, что ни слова нельзя было больше расслышать.
Дичь зарделась. Гера отобрал у Оленя пакет. Олень замотался в еще один спальный мешок и стал походить на серию спасательных кругов: мал мала больше. Гера вытащил кулек конфет и строго спросил Дичь:
— Зачем ты мои молотки таскала?
— Это для Нанхебетты, дочки, гирлянда.
— Так вот ты кому колыбельную пела! — глупо улыбнулся Гера.
— А то как же! — сказала Дичь и поскребла ложкой стеклянную банку от варенья.
— А коробку мою с таинственно-секретным даром Деда Мороза вернешь?
— Не могу, — решительно сказала Дичь и развернула первую конфету. — Нанхебетта любит ее очень.
— Вскрыла? — сурово спросил Гера и поставил перед дичью еще три конфеты, одну из которых тут же слизнул Олень. Дичь проворно схватила оставшиеся и сунула за щеку.
— Еще нет, но откроет, ууумная!  —  заверила его дичь.
— Хорошо бы, — сказал Гера и прошелся по паркету. Он посмотрел на неожиданных нахлебников, не понимая, как же так дело повернулось. 
Олень стряхнул с проигрывателя, что стоял в углу, пыль, вытащил пластинки и принялся приплясывать — хотя очень уж ему мешали и ограничивали его свободу мешки для сна. От ритмичных движений — спальники сползли на пол. Пока Дичь отплясывала с Оленем, Гера решил забраться на лавку, но на лавке уже сидела Нанхебетта. Она улыбалась и жевала что-то очень похожее на конфеты в фантиках. Пока Гера тащил фантики наружу, Нанхебетта со страшной силой засасывала их внутрь. Наконец Гера победил: он отлетел в угол комнаты с перемазанным шоколадом фантиком. Нанхебетта заливисто расхохоталась и показала на Геру пальцем. Зазвонил телефон. Гера поднял иглу с проигрывателя, прижал палец к губам и свирепо зыркнул на гостей. 
— Как идет подготовка? — услышал он голос наставника Морозного Носа.
— Превосходно, — кашлянув, сказал Гера и пнул газетный обрывок, где уже дети из Смоленска перечисляли какого рода и наименования они хотят технику. 
— Ты заболел? Я велю Башу навестить тебя.
— Нет-нет, — сказал Гера, но наставник уже положил трубку.
Гера вздохнул, забрался на лавку и сгорбился над столом. Нанхебетта налила ему липовый чай, олень вытащил остатки лимонно-малинового варенья и придвинул две половинки разных бубликов. Дичь обняла Геру, и ему стало очень тепло, как никогда не бывало в спальном мешке.
 
Все утро Гера распределял молотки и фронт работ. Дичь толстой метлой шкрябала пол, а мини-дичь подбирала газетные обрывки. Гера велел ей гладить эти обрывки утюгом, после чего они должны были пойти на упаковку. Попутно дичь и ее дочь пристукивали молотком отошедшие от пола и стен доски. Олень носился с кисточкой в зубах и живописал стены: внешние и внутренние. Олень явно был художником, потому как махал кистью он вдохновенно, и когда дело дошло до потолка, он попросил себя привязать к люльке, которая то и дело срывалась, и Олень с криком: «Юхуу!» летал от одной стенки к другой, оставляя кучи брызг: оранжевых, желтый и синих — на полу, на дичи, на мини-дичи и на Гере. Нанхебетта кружилась на этих крупных выпуклых пятнах и оставляла разводы. С убранством наконец было покончено, и обитатели развалюхи занялись подарками. Гера обеспокоено поглядывал на часы: было уже половину шестого и с поправкой на опоздание Баш должен был заявиться через полчаса. 
Гера, Нанхебетта и Дичь стояли перед газетными обрывками и размышляли, что же туда положить.
— Молотки? — спросила Дичь.
— Пауков? — предложил Олень.
—Шишки! — воскликнула Нанхебетта.
Действительно, в достаточном количестве — то есть в большом-пребольшом — оказались именно шишки, которыми Гера разжигал самовар. Гера потянулся за первой шишкой. Она была длинной, чешуйчатой и ничего новогоднего в ней не было. 
— Погодите! — воскликнула Дичь. Она бросилась наверх, отчего ее трехэтажная мохнатая юбка заколыхалась. Вернулась она с паутиной в руке. 
— Обмотаем, будет, как гирлянда.
Гера просиял, обернул шишку паутиной, и она стала елочкой. Но опять как будто чего-то не хватало. Олень выпустил нижнюю губу и задумался. Нанхебетта почесала Оленю подбородок, и тот, разнежившись, положил ей синий нос на голову.
-Придумала! — воскликнула Нанхебетта и рванула к окну. Олень, потерявший опору, рухнул на пол — копыта на сверкающем полу — так его отмыла мама-дичь — полу разъехались, он обиженно посмотрел на Нанхебетту. Мини-дичь запахнула шторами окна, убедилась, чтобы ни одна дырочка не накладывается на другую и не пропускает свет. Нанхебетта стукнула по кнопке проектора и вывела звездочки на потолок. Она подманила оленя, вскарабкалась ему на спину и принялась эти звездочки сколупывать и бросать в подол матери. Когда набралась порядочная гора, Нанхебетта выполнила на спине Оленя парочку трюков и через сальто-мортале — смертельный номер — кувырок через голову или через голову кувырк — оказалась на полу. 
Звезды тут же были уменьшены до нужного размера и прикреплены к шишечной елке. Елка замигала!
— Вот это да! — воскликнул Гера. 
— Но и это еще не все! — сказала Дичь. — Она вытащила из широких карманов спицы и из оставшейся паутины — целого рулона — который сдернула с чердака, и тот заскакал, как мяч?ик по ступеням, принялась вязать шерстяные носки. Носочки эти светились серебристым светом и пушились, как одуванчики. Гера хотел попросить себе одну пару — он вдруг почувствовал, как мерзнут его ступни — но застеснялся. Нанхебетта, впрочем, заметила, как сиротливо он поджал ноги и тут же вдела Геру в носки. Гера прикусил улыбку.
Елки и носки, которые были связаны очень быстро, да еще с драконами, которые зевали и сворачивались поперек сложившего узора (они вообще делали, что хотели), завернулись в газетные обрывки. Слова тут же сложились в новогодние поздравления. ЧАСТИЯ-С. ЛЮБРОВИ! МИРАЖА. МНОГО-МНОГО ШАКАЛАЖНЫХ КАНФЕКТ.
Раздалось треньканье и дзиньканье, а еще громовой топот — к гадалке не ходи — на пороге стоял Баш. Нанхебетта высунула мордочку в окно и подтвердила: «Он!»
Баш стучаться не стал. Он ввалился в развалюху, а вслед за ним втянулась — и как только протиснулась — оленья упряжка с подарками, горка которых задела притолоку и осыпалась, как снег с елки. Гера под этой лавиной едва успел заметить, что Олень дернулся и забрался под стол — торчать остался только его большой синий нос. 
 
Яркие подарки посреди пустой гостиной в мелкий брызгах и крупных мазках, которые Олень именовал искусством, выглядели, как цветная фотография посреди черно-белых картин. Как елка в гирляндах и цветах в пустой зале. Как детская в игрушках после игры. Дичь, Нанхебетта и Гера оказались придвинуты этими квадратными дарами к стене. 
-Хо-Хо-Хо, — сказал Баш, подавая Гере руку. — Привез тебе мед и малиновое варенье. Он поднял Геру за резинку штанов, перевернул, стащил носки, сыпанул горчицы — которую ловко вытащил из кармана и подкинул Геру в воздух. Пока Гера поднимался с пола, гость вылил ведро холодной — покрытой корочкой льда — в самовар. Вытащил из-за голенища горчичники, утопил в воде, которая вскипела с удивительно быстрой скоростью, задрал Гере рубашку, поставил горчичники и посадил Геру на лавку, обмотал нескончаемо длинным шарфом-мишурой и сверился со списком. Гера только успевал отфыркиваться.
- Поставить банки, — с чувством прочитал Баш. Потом пнул кого-то под столом, а кто-то под столом лягнул Баша копытом в ответ. Баш зачесал коленку и стукнулся грудь о стол. Залез за пазуху, и оттуда посыпалось стеклянное конфетти — это банки разлетелись на осколки. Баш спросил: — Тебе стразы не нужны?
Гера покачал головой. Баш дунул на переливающие стразы, и они осели на недавно покрашенные стены. Олень удовлетворенно хмыкнул, а Дичь и Нанхебетта пристроились к столу. Баш вынул из кармана проектор — волшебные проектор — крутанул — и на одной из стен — объявилась кормушка с ароматным сеном из разнотравья. Олени из упряжки — носы которых были образцово красными, а их тела выставочно шерстяными — стали с аппетитом хрумкать. 
— Не подрос, бороды не отрастил. Неважный из тебя Дед Мороз вышел, — сказал Баш, хлебнул из чашки без ручки липовый чай и прибрал белоснежную, пышную бороду. — Он снова покрутил проектор, и с потолка посыпались конфеты и бутерброды. Дичь и мини-дичь тут же навели порядок. Фантики сверкали в карманах у Нанхебетты, а бутерброды ловила на широкое блюдо Дичь. Пирамида из хлеба колбасы и сыра качалась, но не падала.
-Да, — согласился Гера и сунул в рот бутерброд из свежего хлеба с долькой огурца, помидора и ломтиком сыром. По вкусу бутерброд был теплый и поджаренный. Гера и сам чувствовал, что усилия его по дедморозовской части недостаточны и граничат с провалом. Он с грустью посмотрел на кульки из газеты, в которых он знал лежат шишки и носки, связанные наполовину из пауков, наполовину из паутины.
В больших круглых и квадратных глянцевых подарках Баша он угадывал гаджеты: планшеты, ноутбуки и шлемы виртуальной реальности.  
—  Мастер Морозный Нос велел передать тебе вот что, — сказал Баш. Он полез опять за пазуху, выудил манускрипт, по длине ничем не уступающий египетскому.
—  Ты, Гера, нос не вешай, каждый Дед Мороз может подарить ребенку только то, что у него, а вернее, в нем — уже есть. Если ты подаришь детям то, что есть в тебе — это и будет самый лучший подарок. А подарить то, чего в тебе нет — невозможно.
Баш с шумом заглотил остаток чая, привстал, толкнул стул — отчего тот загрохотал — подмигнул Дичи и Нанхебетте (девчонка послала ему воздушный поцелуй) — и сказал:
— Пора! 
Баш вывел упряжку во двор, отчего развалюхе опять пришлось вытянуться и раздвинуться. Олени выстроились, как на параде — по струнке. В уши ударил марш. С гиканьем Баш впрыгнул в сани, но в воздухе перекрутился — при прыжке он не взял в расчет длинный красный халат и не менее короткую белую бороду, шлепнулся поперек саней, выправился и щелкнул в воздухе кнутом. Олени — нога в ногу — иноходью — взмыли в воздух. Упряжка звоня, как тридцать телефонов разом, и переливаясь, как неоновая вывеска, рисовала на темных небесах северное сияние. 
—А мы как поедем? — спросила Нанхебетта, заглядывая в глаза Гере. 
Олень с шумом — громко цокая — вылез из-под стола:
— На меня даже не рассчитывайте. Холодно, да и создание я такой тонкой организации, что..
В этот момент раздался грохот и стены развалюхи задрожали —это товарняк подал голос —протяжный вой.
— Карета подана, — сказал Гера. — Собирайтесь.
Сборы не заняли много времени. Все подарки сложили в спальные мешки — их было два.  На Оленя навьючили все самое теплое, что нашлось в доме: два старых дырявых тулупа и три шапки из искусственного меха. Два мешка тащил Гера, а Нанхебетта скакала по сугробам. Дичь и Олень церемонно шли под ручку и обменивались светскими новостями. 
— А вот у нас давеча на окнах распустились морозы.
— Розы? — переспросил Олень.
—Дендриты — кристаллизованная водяная пленка, — ответила Дичь, придерживая мохнатую юбку и шапку с пером — пером белого голубя, который решил перезимовать в шапке, а его зачем-то вытащили на мороз. И теперь голубь думал: лететь еще куда или остаться в шапке Дичи украшением. Хорошенько подумав или не подумав совсем — голубь остался.
Товарняк обдал черным дымом Геру, Дичь и Нанхебетту и отбыл. Следом была подана обыкновенная электричка, от соприкосновения проводов и рогов ее, колес и рельс — в разные стороны летели искры. На перроне высилась ржавая табличка: «ДЕДМОРОЗОВСКАЯ».
— Запрыгиваем, — скомандовал Гера.
Без особых удобств Гера, Дичь, Нанхебетта и Олень заняли две лавки. Два мешка сгрузили тут же. Электричка объявила станцию — что-то прогундел под нос машинист, но никто ничего не разобрал. То ли Смолетерь, то и Твеск. Путешественники заняли места. Олень и Нанхебетта долго спорили, кому достанется место у окна по ходу поезда. Какой бы ни была тонкой и чувствительной натура Оленя, ему пришлось уступить ребенку. Мягко щелкнула дверь вагона и в проеме показался кондуктор. 
— Билеты, пожалуйста, — сказал он, подходя к новоприбывшим. — Это что, олень? — всмотрелся в Оленя человек форме. — С оленями нельзя.
— Это не олень, — ответил Гера.  — Очень похож. Но нет. —Остатками драконовых монет он оплатил проезд, а Нанхебетта вручила кондуктору подарок. 
—Взяток не берем, — ответил кондуктор, но подарок в карман сунул. 
— Уф, — сказала Дичь. — Как сложно доставлять нынче подарки. — Помню было время…
— Мама, мама, скучно, — сказала Нанхебетта и дернула Дичь за шнуры юбки. Голубь от возмущения взмахнул крыльями, осыпал всех перьями и забрался на жердочку — багажное отделение — повыше.
—  На поиграйся, — сказала Дичь и сунула мини-дичи в лапки — секретно-таинственную коробку Геры.
Нанхебетта завозилась — она переставляла квадратики, которые при перемещении внезапно превращались в треугольники или круги. 
Минидичь обхватила коробку лапками и растянула — в просветах показались пружинки. Из одной такой прорехи всплыло яйцо, которое заметалось над головами сидящих, завязло в рогах Оленя, а потом скакнуло на Геру и врезалось ему в лоб. Гера засветился желтым, борода его стала толчками расти, и он до того раздался вширь, что Олень и Нанхебетта оказались на полу. Гера открыл рот и сказал:
-Хо-Хо-Хо! —  весь его костюм перекрасился в алый и вывернулся белым на горловине и финализировал рукава и штанины. Гера вытащил волшебный фонарь и крутанул. Нанхебетта подцепила подарок за упаковку и вскрыла — там лежала вся та же елка-шишка в паутине, все тот же носок. 
- Как же так? — пробормотал Гера. — Волшебство не сработало?
- Сработало! — закричали Нанхебетта, Дичь и Олень показывали пальцами в окно. Электричка сорвалась с рельс и парила в воздухе. Гирлянда морозных цветов – дендритов — оплела корпус поезда. Раздались гудки, раздулись меха электрички и вырвалась на свободу новогодняя мелодия. Внутри поезд тоже преобразился: он стал плюшевым. В проходах засновали гномы: «Кому имбирное печенье? Кому штрудель, кому вишневый компот без косточек?» — спрашивали они. А тех, кто соглашались, сопровождали в вагон-ресторан, приставляли к плите, выдавали рецепт и наставляли в процессе готовки. В поезде запахло корицей!
Пассажиры стряхнули усталость с плеч, лица их просветлели, а голоса прорезались. Они поздравляли друг друга с наступающим. Мужчины и женщины, мальчики и девочки подходили к Деду Морозу — а это был Гера — статный, большой с белой окладистой бородой — и вытаскивали из мешка подарки. Но подарков меньше не становилось. Елки в электричках уже были на каждом шагу (эти елки прежде были шишками), и под этими елками лежали подарки – квадратные, круглые, яркие и подмигивающие.  Каждый находил там то, о чем долго мечтал, глядя в потолок длинными ночами или ворочаясь с правого на левый, а потом с левого на правый бок, а потом на спину и на живот, а потом с яростью стукая по ни в чем неповинному одеялу.
Нанхебетта прижалась к боку Геры и сказала: 
- Хорошо!
-И мне, — сказал Олень, подвалилась к другому боку Геры.
- И мне, — ответил Гера, обнимая друзей. 
 Дичь укутала их большим плюшевым пледом и всю дорогу — до Твеска или Смолетери — они смотрели на звезды, которые были так близко, что протянешь руку и почувствуешь, что кусаются они, как щенки — не больно и не обидно. 
Поезд в небе перевернулся, вделся в темно-синие облака и сделал большой прыжок. На город — на каждый-каждый домик — большой и маленький — посыпалась волшебная пыльца — она дарила всем и каждому самые добрые мечты.