Истории старого дома

Истории старого дома

Степан и Звяк

Коробка со старыми тетрадями спросила:
– Вы, конечно, знаете, про дом?
– А что? – удивился стоящий рядом с ней Трёхногий Табурет.
– Дом сносят – зловещим голосом сказала Коробка.
Трёхногий Табурет с грохотом уронил ножку и внезапно стал Двуногим. Он испугался и хотел упасть, но не смог, потому что стоял прижатым к стене.
– Вот это новость – крышесносная! – заметила Сахарница и поправила крышку, на всякий случай.
– Дела... – мрачно отозвался старый Телевизор.
– А нас куда? – поинтересовался Сундук.
– На свалку истории! – сказала Коробка, – куда же ещё.
– На свалку историй? Ух, как интересно! Люблю истории! – звякнул Хвостатый.
Бедный Хвостатый, он совсем не знал жизни...
Когда Коробка говорила о свалке истории, она имела в виду обычную мусорную кучу за домом, а вовсе не интересные истории. А свалка – это конец. Всему: надеждам, историям, жизни. Проводить дни под дождем и ветром, в мусоре, разве это жизнь? Конечно, нет.
Хвостатый появился здесь после Нового года, с Ёлкой, ухватился испуганно за нижнюю ветку, словно малыш за мамину руку. Ёлка стояла в растрёпанных чувствах, ветви разлохматились, из всех игрушек только позолоченный орех, пластмассовый красный шарик, да Хвостатый. Сначала, зажмурившись, висел на Ёлке, а через пару дней схватился за ручку Степана. Прицепился намертво. Степана словно перекосило, как старый чердак, так он разозлился. Кому нужны непрошеные гости? И такие шумные. Ведь Хвостатый звенит! Да упавшая крышка Степана не издаёт столько шума! Степан хотел его скинуть, не вышло. Вцепился намертво, да звенел так жалобно. Степан всё-таки не железный, алюминиевый, пожалел беднягу. И, как оказалось, зря. Как только Хвостатый понял, что никуда его скидывать не собираются, приободрился и начал звенеть, сначала тихо, потом громче: Звяк, Звяк!
Степан неодобрительно покосился на новенького:
– Ты чего шумишь?
– Звяк! Меня так зовут! А тебя как?
– Степан, – коротко представился Бидон.
– А для чего ты? Сейчас, сейчас я угадаю! Ты для ёлочных игрушек, да? – колокольчик радостно подпрыгнул, вот мол, какой я догадливый.
– Нет, не для игрушек, – обиженно ответил Степан.
– В тебя ставят ёлку на Новый год! Точно! Ты такой блестящий, новогодний!
– Да нет же, я для молока.
– Для чего?
Степан не знал, как рассказать колокольчику, что такое молоко. Молоко – это не ёлочная игрушка, не блестящая гирлянда. Молоко даёт силы, придаёт вес. Молоко – дивное белоснежное море. Но как это объяснить Звяку?
Степан спросил:
– А тебя для кого вешают на ёлку?
– Как для кого? – удивился Звяк, – конечно, для детей!
– Ты не поверишь, – но дети не только радуются ёлке. Они ещё пьют молоко.
– Не может быть! – изумился колокольчик, а зачем?
– Зачем, зачем, чтобы быть здоровыми.
Сначала Степан, отвечая на вопросы Звяка, чувствовал себя большим и значительным, взрослым. Приятное чувство. Но вопросы не кончались, а вот терпение Степана, наоборот, подходило к концу. От некоторых вопросов колокольчика у Степана заскрипела ручка. Звяк спросил, почему Степан не носит, как раньше, молоко, а стоит в тёмном углу чердака.
– Ты что, прохудился? У тебя есть дыра?
Что он мог ответить? Не прохудился, но дыра существовала, невидимая.
Там, где раньше по утрам успокаивающе плескалось свежее молоко, сейчас жила пустота. Она пугала Степана, напоминала об утрате. Но как об этом рассказать? И нужно ли? Лучше расспросить Звяка о прошлой жизни. Ясно, что говорить он любит. И действительно, Звяк говорил, не умолкая: про Ёлку, сердитую колючую Мишуру, прозрачный красный Шарик, висевший неподалёку и сквозь который комната казалась загадочной и волшебной. Про уютную Коробку с игрушками, где командовала большая блестящая Звезда. Она очень гордилась тем, что украшает верхушку новогодней Ёлки и после праздника долго укладывалась в центре Коробки, с важным видом раскладывая свои лучи. Жили в Коробке и Колокольчики, похожие на Звяка, и смешные Куколки в шуршащих платьицах, и пластмассовые позолоченные Шишки, и мини-зоопарк из ярких, новогодних зверюшек. Лежала в коробке и Гирлянда, извивающаяся, словно змея. Она любила запутываться и запутывать игрушки, поэтому Гирлянду избегали. По рассказам Звяка, мир ёлочных игрушек так же сложен, как и мир людей. Но Степан в это не верил. Он жил тихо, в дальнем углу чердака, по строгому распорядку. Подъём рано, затемно, – привычка со времён работы. Упражнения, обтирания жёстким вафельным полотенцем. Чтение утренних газет, – жаль, что на чердак приносили только старые. После чтения Степан прогуливался по чердаку, от дальнего угла к старому Трёхногому Табурету, затем к четырём Коробкам, перевязанным верёвкой, а от них ручкой подать до старого Телевизора и родного дальнего угла. Здесь можно и подремать под тихую беседу соседей, до вечера.
Степан оглядел стопку пожелтевших от времени газет и вздохнул, вот бы книгу послушать... настоящую, книгу сказок... как раньше... Сколько сказок узнал Степан в очереди за молоком! Хозяйка рассказывала их внучке, приехавшей на лето. Очереди за молоком растягивались на квартал, Ирина Петровна крепко держала за ручки Степана и внучку Катеньку и рассказывала чудесные сказки о молочных реках и кисельных берегах... Тогда Степан был блестящим Бидоном, подающим надежды. Сколько лет прошло!
Катенька давно выросла и уехала, молоко не покупают, а Степан переехал на чердак. Печально, но опускать ручку нельзя! Поэтому ранний подъём, обтирания, газеты, прогулки, – режим. Нужно держать себя в форме! Однажды Степан понадобится новой хозяйке, обязательно!


Комод


Приключения начались, едва комод привезли из магазина и собрали. Зачем люди вышли из комнаты, зачем? Прибежал чёрный щенок и начал грызть ручку комода, круглую и гладенькую. Отбиться было совершенно невозможно, сгрыз до основания и принялся за вторую. Наверное, грызть комод – одно удовольствие. Иначе, зачем бы щенок это делал? К приходу хозяев, собака уничтожила четыре! Четыре деревянные ручки. Щенка наказали и больше не оставляли комод и собаку вдвоём. Комод чувствовал себя несчастным, некрасивым. Страдал. Мучился. Нижние ящики перекосились от огорчения. Неудивительно: без ручек пользоваться ящиками люди не могли.
Но потом пришла весна. Из форточки запахло чем-то нежным, немного похожим на запах свежей стружки. Захотелось жить и радоваться. Хозяева вытащили одежду из ящиков, упаковали комод в плёнку и куда-то повезли. Оказалось, на дачу. Там комод окружали восхитительные запахи. Пахло деревом, стружкой, землёй и, немного, лаком.
Люди сняли плёнку и поставили комод у окна. В ящики положили летнюю одежду: лёгкую, яркую, радостную. Каждое утро начиналось с зарядки, ящики выдвигались и задвигались по нескольку раз. Интересно было угадывать, что из одежды выберут люди. В окне шелестел листьями нежно-зелёный сад, много-много деревьев, – дальние родственники комода. На деревьях жили птицы. Комод познакомился с воробьями. Самые решительные залетали в комнату и весело прочирикивали новости сада:
Клубника поспела! У соседей две кошки, настоящие хищники, нет ничего святого, клубнику не любят, а воробьев даже очень.
Из бочки воду лучше не пить, можно намочить крылья. Вишня – кислая.

Комод вежливо выслушивал и поскрипывал в знак внимания ящиками. Так себе новости, но ведь скучно стоять целый день в почти пустой комнате. Кроме комода тут находился диван, маленький столик и печь. Диван сразу дал понять, что между нами нет ничего общего. С ловкими колесиками, с мягкой, золотистой обивкой, с двумя большими ящиками, диван выглядел роскошно. Маленький столик непрерывно покачивался и скрипел, настоящее испытание для нервов. А печь весь день молчала, зато к вечеру распалялась и начинала гудеть, трещать, жаловалась на жизнь. С чердака, сверху, слышались шорохи, шелест и тихие разговоры. Но кто там жил, комод не знал. Да, воробьи на этом фоне были неплохими собеседниками.
Вечером в комнату приходили люди, большие и маленькие. Большие хлопотали у стола и печи, а маленькие с упоением раскрашивали комод фломастерами и цветными карандашами. Немного подросший щенок сидел здесь же и мечтательно поглядывал на уцелевшие верхние ручки. Комод чувствовал, что его любят.
Всё изменилось, когда печь стала жаловаться и днем. И ночью, и днём она стонала и гудела. Если честно, комод её боялся. Он видел, печь почему-то сердилась на дерево. Вспыхивала яростными искрами и - пффф- сжигала его. А ведь комод – деревянный. Вдруг, печь его тоже... От переживаний ящики комода постоянно скрипели.
Слава деревьям, он уцелел. Комод покрасили в красивый белый цвет. И ручки новые привинтили, прочные. И вот комод снова в той же комнате, на старом месте. Но как изменилась жизнь! Печь надолго замолчала. Маленький столик куда-то исчез. А диван – удивительное дело, – предложил комоду дружбу.
Что его ждёт впереди? Комод не знал, но надеялся, что хорошее и держал ящики приоткрытыми.

Старая сахарница

Если Сахарница с утра не теряла крышечку с золотистым ободком, делилась снами о сахарной пустыне Сахаре, шутила, строила планы. Но если теряла – на чердаке становилось неуютно. Вот и сегодня Сахарница потеряла крышку и крутилась перед старым Телевизором, всматривалась в него, как в зеркало, пересчитывала трещинки, сколы:
– Ах, новое... этого не было! Бедная я, бедная! За что мне страдания? В чём я провинилась? Хранила сахар, как последнюю конфету! А они... меня... на чердак.
Молчание. Соседи по чердаку давно привыкли и делают вид, что их тут нет. Но сахарнице нужны зрители. Поэтому она выпрыгивает на середину и, в поисках сладких крупиц сочувствия, обращается к бабушкиному Сундуку:
– Забыли про нас с тобой, друг сердешный!
«Сердешный друг» в изумлении хлопает массивной крышкой с замысловатыми узорами и косится на Сахарницу.
– Да, забыли! – вдохновенно продолжает Сахарница, – ну ладно, я, с трещинками и сколами, старая, некрасивая, – Сахарница всхлипывает, – но ты, ты ведь богатырь! Огого! Вон какая крепкая крышка! Тебя-то за что?
– За что, за что... – бормочет Сундук, вздыхая, – у них теперь эти, как их, Шкафы. Всё в Шкафах лежит. Сказали, что громоздкий я, большой, значит, неудобный.
Ах, несчастье-то какое! – Сахарница подвигается ближе к Сундуку, но Сундук делает вид, что занят. Перебирает старую одежду, кружевные бабушкины скатерти, ворошит воспоминания. И Сахарница переключается на Степана и начинает:
– Какой ты блестящий, Степан!
Степану приятно, что его хвалят и он говорит:
– Спасибо, это алюминий. Металл такой.
– Ах, у нас с тобой много общего, Степан! – тараторит Сахарница, – ты носил молоко, а я – сахар, как славно мы жили, оба в белом... у тебя крышка и у меня крышка... была... – вспомнив про утрату крышки, Сахарница снова начинает всхлипывать... – а ещё, нас забросили на чердак, в темноту и пыль, за что? – Сахарница плачет и ждёт утешения.
А Степан не знает, что сказать, нерешительно двигает ручкой, пристраивает поровнее крышку, молчит. Наконец, успокаивающе говорит:
– Здесь не так уж и плохо, уютно.
– Уютно? – Сахарница звенит от возмущения, – да в меня вчера паук заполз, паук!
Сахарница рассказывает про страшного паука, как она спала, а паук заполз внутрь, туда, где раньше лежал белоснежный, сладкий, чудесный сахар.
– И теперь я не Сахарница, нет! Я – Паучница!
Опять преувеличивает, – думает Степан и молчит.
К счастью, Сундук под своими ножками нашёл потерянную крышку. Сахарница схватила её и побежала прихорашиваться перед старым телевизором. Она вертелась перед ним и так, и этак, словно дама, примеряющая шляпку. О страданиях на время забыла. Жители чердака с облегчением вздохнули: впереди тихий вечер.


Чайник

Он появился на кухне зимой и сразу почувствовал себя добрым ангелом семьи. Люди приходили домой голодные, озябшие. Наливали в него воду, ставили на огонь. Ныряли в холодильник за едой: борщом, котлетами. Хлопали дверцами шкафчика, выносили на свет сладости и выпечку, коробочку с чаем. Вода в Чайнике нагревалась, смешно пузырилась, щекоча стенки, и Чайник начинал петь. В этой песне слышался зов к жизни, такой сильный, что иногда прибегали соседи. И усаживались с хозяевами пить чай.
Менялось варенье в Вазочке. Появлялся, исчезал и снова появлялся мёд. Шуршали упаковки печенья и фантики конфет. Чайник неизменно наполнялся водой, грелся на огне и пел песню. Чувствовал, что нужен. Что без него не обойтись.
Раз в неделю Чайник мыли мятным гелем. Заботливо тёрли металлические бока мочалкой с содой. Крохотные мыльные пузыри взлетали к сушилке. Пахло мятой и заботой. Чайник рассматривал своё отражение в раковине и блестел от удовольствия.
Кухонная посуда любила Чайник. Чашки и Кружки выстраивались в очередь за драгоценным кипятком. Столовые приборы уверяли, что они дальние родственники Чайника, тоже из металла. Кастрюли часто спрашивали его мнение по хозяйственным вопросам:

– Мастер, что лучше, средний огонь или большой?

– Что делать, если донышко закоптилось?

– Мастер, можно ли научиться петь как вы?

Чайник охотно отвечал:

– Лучше средний.

– Поможет сода.

– Найдите свой голос. Булькать можно музыкально.

Жизнь текла как полагается: утренний чай, вечерний чай... Конечно, дни отличались друг от друга. Тарелочка с пирожными сменяла тарелку тостов с апельсиновым джемом и полезные овсяные батончики. К вечернему чаю появлялись то шарлотка, то пушистый бисквит, то творожный кекс, а однажды принесли величественный шоколадный торт. Дольче вита. Сладкая жизнь.
Чайник радовался жизни. А как же иначе? Он дремал на деревянной подставочке, вокруг него утром стояли Кружки, а вечером Чашки с Блюдцами, под цвет каждой.Чашки весело звенели и перешёптывались. Они восхищались Чайником. Ведь он дружил с Огнём, а это не так просто. Да не просто дружил: Чайник вставал донышком на огонь и спокойно стоял целую вечность, да к тому же начинал петь! Удивительная стойкость духа.
Чайные ложечки удивляло спокойное отношение Чайника к сладкому. Что бы не ставили на стол к чаю: пирог, мёд, шоколадные пирожные, торт, – Чайник не двигался со своей деревянной подставки. А Чайные ложечки нетерпеливо звенели, постукивая о края блюдец и тянулись к вкусным вещам.
– Да он же из особенного металла! – объяснила сёстрам одна из ложечек, – я сама слышала от старой Кастрюли.
А какой вкусный чай заваривали во время чаепитий... Мятный, фруктовый, с таинственным гибискусом (Это что за зверь?). Сначала люди использовали чайные пакетики. Их верёвочки смешно свисали с чашек и кружек и напоминали хвостики диковинных животных с упаковки чая. Самые смелые чашки вставали поближе к Чайнику и старались привязать свою верёвочку к ручке Чайника. Чайник не сердился. Распутывая верёвочки, расспрашивал Чашки про их житьё-бытьё в кухонном шкафу.
Но позже на кухне появился синий незнакомец. Он испуганно озирался, приподнимая крышку и смущённо бормотал:

– Здравствуйте, я – Заварочный!

Такой трогательный, хрупкий, маленький... При взгляде на него гордое звание «чайник» не высвистывалось. Поэтому Чайник стал звать малыша просто Чик и научил всему, что знал сам: как уберечь ручку от огня, как приподнять крышку, как сохранить тепло и как выпустить пар.
Увы, то, что подходит для металла, совсем не подходит для фарфора. Однажды Чик стоял вместе с Чайником на краю стола. Чайник уже разлил кипяток, подустал и задремал. А Чик клонился к краю, рассматривая пол. Интересно, что там...

–Дзынь! – звякнула слетевшая набок крышечка и тут же упала вниз, – бум! – вдребезги.

Малыш плакал: как он теперь без крышки, как? От шума проснулся Чайник и принялся успокаивать Чика:

– Всё к лучшему... Люди не любят обжигающе горячий чай. Без крышки чай успеет немного остыть...

В действительности, Чайник очень испугался. Просто не показал этого. Хорошо, что разбилась только крышка. Страшно подумать, что случилось бы, если...
Отныне Чайник постоянно был начеку, следил, чтобы Чик не упал. Страх за Чика распалял Чайник. Переживания оставили след. У Чайника появились вмятинки, оплавился край ручки, Чайник потускнел. Даже сода не могла вернуть былой блеск. Чашки больше не толпились вокруг Чайника. Никто не хотел с ним разговаривать. Никто, кроме Чика. А тут ещё переезд на новую квартиру: большую, светлую, просторную, но без газа. Представляете, там не было газовой плиты! Только электрическая. На кухне поставили новый белоснежный Гарнитур, новые Стол и Стулья, а место рядом с розеткой занял новый Чайник. Высокий, вызывающе красного цвета, электрический. Длинный чёрный шнур, словно змея, хищно тянулся от круглой подставки к розетке. Чика и Чайник со старой посудой поставили в узкий шкаф в кладовке. Там было мило: стенки шкафа оклеили разноцветными весёлыми обоями. Но всё-таки это не кухня.

– Что же мы будем делать? – растерянно спросил Чик.

– Ляжем спать. Спорим, нам приснится что-то интересное?

И они заснули и видели уютные сны: чаепития с изящными Чашками и вкусными десертами, газовую плиту с синими огоньками, кухню.
Но вот пришла весна. Чика и Чайник снова погрузили в коробку и отвезли на дачу со старой Посудой. Дача оказалась одноэтажным домом с чердаком и крохотной кухней. Зато на этой кухне был газ в тяжёлом пузатом баллоне и газовая плитка. Вот повезло! Чайник вымыли до блеска, наполнили водой и поставили на огонь. Наконец дело по душе! Песни высвистывались сами собой, одна другой мелодичнее. Чика тоже помыли и нашли белую крышку по размеру. Синий Чик красовался на столе и немного походил на моряка с жестяной коробки леденцов. А какие травы собрали, чтобы сделать чай! Мята, листья земляники, чабрец, листья вишни... Как чудесно они пахли!
– Сегодня земляничный! – важно говорил Чик, аккуратно разливая ароматный чай в Чашки. А Чайник с гордостью смотрел на повзрослевшего Чика и улыбался.


Футбольный мяч

Мяч проводит дни на чердаке. Там, в тёмной глубине, между коньками и коробкой с письмами. Тепло, уютно, немного тесно. И пыльно, чихать хочется.
– Аапчхи!
– Будьте здоровы!
Это – коньки. Всегда вежливо здороваются и желают доброго дня. Носы ободраны, лезвия затупились, но шнурки крепко держатся друг за дружку. Коньки вкусно пахнут кожей и воспоминаниями. От писем легкий цветочный аромат, похожий на запах летнего луга. Письма знают много историй и когда что-то рассказывают, тихо шелестят.
Мячу нравятся коньки и письма. Сам он знает немного, помнит ещё меньше. И сон мячу снится один и тот же: поле, мальчик, бросок, ворота, гол и прыгучее чувство радости. Когда-то мяч был крепким и быстрым. А как летал! В ворота, через забор, а однажды прыгнул за ограждение спортплощадки, высоко-высоко! А сколько голов забил на футбольном поле, не сосчитать...
Давно это было. Мальчик вырос в дедушку. Дедушка вышел на пенсию. А мяч отправился на чердак. Мяч лежал здесь целую вечность, потихонечку сдуваясь. Расставался с иллюзиями и кислородом. Но надежду не потерял.

Однажды все изменится. Придут люди и скажут:
– Смотрите, мяч! Надо же, целый, нужно только подкачать. Держи! – и кинут мяч в руки мальчика.
Мяч ждёт.
Ждёт своего мальчика.

(Конец)