Маха или стория жизни кунички

МАХА

В глубоком, просторном дупле было сухо, сумрачно. На дне мягко пружинила подстилка из длинных прядей лишайника.
Четверо еще слепых щенят куницы, покрытых коротким младенческим пухом, лежали плотным клубком и беспечно посапывали. Время от времени один из малышей сонно, с трудом удерживая большую голову, потягивался и, бесцеремонно расталкивая остальных, жадно тыкался мордочкой в набухший молоком сосок. Остальные, словно по команде, поднимали дружную возню и следовали его примеру.
Накормив несмышленышей, куница осторожно вставала и выскальзывала наружу. Подкрепившись первой попавшейся дичью и полакав студеной ключевой воды, она без задержки возвращалась в дупло. Ненасытное потомство взволнованно сопело, попискивая тянулось к матери и успокаивалось, блаженно почмокивая.
Кунята росли быстро. Нежные шубки день за днем густели. На головках потешно затопорщились треугольные ушки. Вскоре прорезались черные глазенки, и несмышленыши все чаще с любопытством поглядывали на смутно белеющий вверху лаз. Через него врывались незнакомые будоражащие запахи, доносился не-внятный шум тайги.
Самая маленькая, но в тоже время и самая подвижная кроха — Маха — уже не единожды пыталась дотянуться до кромки лаза, чтобы хоть глянуть в таинственно шумящее окошко, однако вся¬кий раз бдительная мать сердито уркала на любопытную дочь и стягивала ее вниз.
В дупле становилось тесно. Наконец настал день, когда, куница сама вывела малышей в огромный, многоцветный, многоголосый мир, поощряя голосом смелых и подталки¬вая лапой робевших. Судорожно цепляясь слабыми когот¬ками за выступы ребристой коры, жмурясь от слепящего света, щенята потихоньку спустились на землю. С интере¬сом огляделись и обступили мать, трепавшую хохлатого рябчика, пойманного ею заранее.
Куница отгрызла петушку голову и легонько подтолк¬нула ее к малышам. Те, давя друг друга, в ужасе отпря¬нули, но когда невольный испуг прошел, первой, боязливо переступая и вытягивая шею, приблизилась к аппетитно пахнущему комочку Маха. Обойдя его кругом, малышка сначала осторожно потрогала, а затем поддела петушиную голову лапкой. Она покатилась с бугорка в траву, и кунята дружно кинулись за “убегавшей” добычей.
Один за другим мелькали дни беззаботных игр и без¬мятежного сна под надзором матери. Спускаясь на землю, покрытую толстым слоем хвои, шалуны часами изображали охотников.
Гоняясь друг за другом, они проворно карабкались на деревья, скаля острые зубки, устрашающе уркали на “вра¬га” и, шлепнувшись вниз, затаивались в траве. Затем, пластаясь по земле, выслеживали “дичь”, мгновенно вскиды¬вались и опрокидывали ее на спину ударом передних лап. Яростно кусались, не причиняя, однако, друг другу боли.
Маха уже не ощущала слабости в лапах. Приобрела быстроту и точность движений. Несмотря на изящное и, казалось, хрупкое телосложение, она была заводилой всех потешных потасовок и достойно отбивалась от более рослых братьев.
Убегая в пылу игры все дальше и дальше, кунята изу¬чали окрестности. Скоро они уяснили, что мелкие, но го¬лосистые птахи, шустрые бурундуки, доверчивые рябчики, проныры-мыши не опасны. Мать часто ловила эту живность и приносила подросшим малышам для охотничьих забав.
Непоседе Махе, первой побывавшей на окраине просторного, светлого бора, не терпелось узнать, что скрывает¬ся в непролазных зарослях черемухи, но она не решалась покидать обжитые пределы.
Однажды, на исходе теплого, тихого дня, когда мать ушла на охоту, Маха все же набралась смелости и шаг¬нула в таинственную чащу.
Там, в глубине тенистого царства, куничка услышала глухой шум. Сквозь ветви блеснул упругий поток, падавший с двухметрового уступа. Кипевшая в каменном котле вода гоняла крутые буруны, закручивала глубокие подвижные воронки. Солнце дробилось в этой кипени тысячами лучистых зайчиков.
Ниже по течению ручей стихал, раздавался вширь и спокойно струился мимо живописных заводей. На зер¬кальной глади мигали круги от жирующей рыбы, царствен¬но колыхались листья стрелолиста, плавали утки, лихо скользили между хлопьев пышной пены водомерки. В теплой воде песчаных отмелей сновали стайки мальков. По противоположному берегу суетливо перебегали с места на место длинноно¬сые кулички. Маленькая путешественница заворожено разглядывала вновь открывшийся мир, как вдруг неведомое прежде чувство предупредило ее об опасности. Обернувшись, она увидела злые колючие глаза незнакомого ей зверя.
Это была норка. Прежде чем вывести на прогулку свое потомство, она выбралась из подземного убежища на разведку. Глядя в упор на Маху, норка с воинственным стрекотом бросилась к ней. Бедная куничка попятилась, затравленно огляделась — куда деваться? Позади вода, а впереди — ощерившийся враг. Резко оттолкнувшись от гальки. Маха в невообразимом прыжке перелетела через голову окаменевшей от неожиданности норки и скрылась в спасительных зарослях...

Как-то утром обитателей соснового бора, погруженного в легкий туман, разбудила не птичья разноголосица, а громкие, грубые голоса. Встревоженная куница-мать вы¬глянула: к их жилищу приближались двуногие существа с котомками за спинами, связками ремней и веревок на пле¬чах. Шествие возглавлял лопоухий пес.
Бортники-башкиры, а это были именно они, шли к давно намеченной сосне делать борть для нового роя ди¬ких пчел. Подойдя к дереву, один из них начал привычно подниматься по толстому стволу, ловко вскидывая вверх кожаный пояс, жесткой полу дугой охватывавший золотисто-рыжую колонну. Люди то и дело переговаривались, смеялись.
Куница, чувствуя беду, припала к подстилке. Насторо¬женно, до боли в ушах вслушивалась она в нарастающий шум. Волнение матери передалось малышам. Они притих¬ли и сбились в кучу.
Поднимаясь, бортник то и дело простукивал ствол обу¬хом топора. Сильные гулкие удары заставляли зверьков сжиматься от страха. Охристая древесная пыль слетала со стенок дупла и нестерпимо щекотала нежные ноздри.
В это время верхолаз обнаружил дупло. Он засунул в него руку и коснувшись мягкого пуха, непроизвольно отдернул ее, но было поздно. Как ни велик был страх куницы пе¬ред человеком, великий инстинкт ма¬теринства оказался сильнее — сделав молниеносный выпад, она вонзила две пары острых, словно шило, клыков в оттопыренный палец врага.
От боли и неожиданности человек вскрикнул, выдернул руку с вцепившейся куницей, стряхнул ее резким, энер¬гичным взмахом, и та полетела вниз, прямо в лапы под¬скочившей собаки.
Грудастый кобель прижал ее к земле, пастью схватил поперек тела и, прежде чем прозвучал запоздалый окрик хозяина, прокусил затылок.
Бортник отнял у пса обмякшего зверька. Обдувая еще редкий летний мех, он с сожалением оглядел понапрасну загубленную лесную красавицу. Досадливо покряхтел и спрятал случайный трофей в котомку.
Тем временем его напарник притянулся к стволу плот¬нее, обмотал окровавленный палец платком, отломил ветку и стал тыкать ею в дно дупла. Кунята, слабо отбиваясь от болезненных уколов, тонко верещали. Ободренный бортник надел на руку видавшую виды шляпу и, действуя ею как клешней, поочередно выудил из гнезда трех бес¬помощно барахтавшихся щенков, засунул их в мешок.
Мягкая холщовая полость подействовала на пленников странным образом: они присмирели и успокоились.
Оживленно обсуждая непредвиденную охоту, бортники поставили на стволе тамгу-знак в виде двойного угла и ушли восвояси, довольные тем, что так быстро обзавелись новой бортью (обычно ее приходится вырубать целый день) и заодно избавили будущих новоселов от опасных грабителей, ибо все куницы обожают мед и не упус¬тят случая полакомиться им.
Молодых кунят, по совету егеря, они отдали работни¬кам расположенной неподалеку зверофермы.
Бортники и не подозревали, что в дупле осталась Маха. Когда мать столь необыкновенным образом покинула гнездо, она глубоко втиснулась в выщерблину между ребрами дупла и не шелохнувшись про¬сидела там до захода солнца.
Все это время ее никто не беспокоил. Маха осмелела и, вслушиваясь в монотонный гул леса, решилась выглянуть. Небо было еще прозрачным и просторным, но в тайге уже сгустились сумерки. Осмотревшись и не приметив ничего подозрительного, Маха опасливо спустилась на землю.
Над травой толклась мошкара, зло гудело комарье; пискнула и неслышно исчезла во тьме летучая мышь; из-за гребня почерневших гор проклюнулся клы¬кастый месяц — все в лесу шло своим чередом.
Недалеко от сосны влажный носик Махи учуял родной запах. Куничка взволнованно заметалась, а, найдя клочки материнской шерсти, обеспокоилась еще больше. Упорно рыскала она между переплетений обнаженных корней, но не находила иных следов. Невыносимая тоска и отчаяние охватили маленькое осиротевшее существо.
Внезапно Маху обдало воздушной волной, и жгучая боль пронзила бок. Над головой бесшумно, словно призрак, взмыл к угольно-черным макушкам сосен промахнувшийся филин. Куничка запоздало ша¬рахнулась в сторону и помчалась напропалую вниз по косогору, прочь от страшного места. Вслед жутко ухал раздраженный неудачей налетчик.
Перепрыгивая колодины, ветки, рытвины, травянистые кочки, кубарем скатываясь с крутых откосов, мокрая, ис¬хлестанная ветвями, Маха выбилась из сил. В изнеможе¬нии забралась она под выворотень, отдышавшись, зализа¬ла горевшую огнем рану, обессилено вытянулась и ус¬нула.
Выкатившийся на уже поголубевшее небо пылающий диск солнца залил тайгу живительными лучами. Пучки света, профильтрованные кронами деревьев, зажгли росистую траву, заиграли радужными искорками водяного бисера, на¬низанного на тонкие нити паутинок.
Зорянка пробудилась ото сна и сыграла на звонкой флейте побудку. Ей в ответ со всех сторон затенькало, засвистело и вскоре сводный лесной ор¬кестр зазвучал в полную силу. Лежавшую ничком Маху, разбудил близкий шелест: припозднившаяся ежиха с вереницей ежат шумно продиралась сквозь голенастые стебли травы.
Из темного угла выворотня на Маху неприветливо поглядывал паук. Среди корней тяжко ворочал¬ся, поблескивая матовой броней, жук-олень. Од¬нако все это не занимало осиротевшую Маху. Она, с щемящей тоской вспоминала мать и веселых, задиристых братишек. Где они сейчас? Что с ними? Кругом кипело столько запахов, но все чужие, незнакомые.
От перенесенного потрясения и непосильного бега Маха даже после отдыха имела жалкий вид. Мышцы все еще подергивались, кровь на боку запеклась, шерсть слиплась.
Глядя из своего укрытия на солнечные блики, бегающие по дну говорливого ключа, что хочет есть и пить. Жажду утолила легко, а вот добыть что-либо съедобное, ей не удалось. Наконец после долгих поисков Маха заметила просеменившую в норку остромордую мышку. Куничка мгновенно преобразилась. Выразительные черные глазки алчно заблестели, по шубке словно пробежал электричес¬кий ток, мышцы напряглись, вновь наливаясь силой.
Маха вспомнила, как мать в таких случаях затаивалась у входа и не шевелясь поджидала появления хозяйки норы. Теперь маленькая куница сама точно так же при¬таилась в траве в томительном ожидании. И когда ничего не подозревавшая мышь выбралась на свет, Маха придавила ее к земле.
Не имея опыта, охотница принялась что есть силы мотать и энергично встряхивать жертву, пока та, на¬конец, не стихла. Опьяненная кровью куничка в восторге несколько раз высоко подпрыгнула над своей первой до¬бычей. Эх, видела бы ее победу мама!
Так закончилось детство, и началась самостоя¬тельная жизнь Махи.
Утолив голод, воодушевленная успешной охотой, куничка взобралась на скалистую террасу. Надо было оглядеться и решить, оставаться тут или искать для жительства, более подходящее место.
Перед ней простиралась межгорная впадина, окружен¬ная пологими увалами с запада и зубчатой цепью гор с востока. С их ломаных граней, порос¬ших кудрявыми соснами и островерхими елями, стекали светло-серыми языками осыпи. Широкое дно впадины покрывал лиственный лес, разделенный блестящей изви¬листой нитью ручья на два неровных ломтя.
Повстречав на спуске с террасы метки других куниц, неопытная Маха решила, что и ей то же можно здесь поселиться и устроилась отдыхать в дупле сучковатой старой ели.
Когда освеженная сном куничка выглянула наружу, то увидела в закатных лучах солнца рыжую акробатку-бел¬ку. Та раскачивалась на ветке соседнего дерева, ухватив¬шись за нее одной лапкой, потом мгновенно перевернулась в воздухе колесом и помчалась вверх по стволу. С завистью провожая ее взглядом, Маха заметила на стоящей неподалеку березе искусно сплетенную чашу гнезда и перепрыгнула поближе. В нем лежали голубенькие яйца. Подлетевший зяблик с криком заметался, запорхал вокруг, но был не в силах остановить грабительницу. Прокусив скорлупу, Маха, жмурясь от удовольствия, выпила содержимое яйца. С этого дня она уже не упускала возможности полакомиться яйцами, а порой и птенцами. Но не всегда ее набеги ос¬тавались безнаказанными: приметив как-то гнездо горли-цы и убедившись, что хозяев нет, Маха спрыгнула к неб¬режно сооруженному из сухих веточек гнезду-настилу. Два писклявых пуховичка, широко раскрыв клювы, настойчиво требовали пищи. Куничка не успела даже протянуть воо¬руженную когтями лапу, как на нее налетел крылатый вихрь. Яростные, болезненные удары клюва по темени сразу остудили охотничий пыл Махи. Спасаясь от новой атаки, она поспешила укрыться в густом кустарнике.

2
Время шло. Повзрослевшая Маха усвоила, где находят¬ся излюбленные места кормежки рябчиков, куда улетают они отдыхать на ночь, какая куча хвороста изобилует мы¬шами, в каком ельнике обитают белки, под какими пня¬ми вырыты норки бурундуков. Изучила повадки своей добычи. Нау¬чилась ловить и быстро расправляться с ней. В ее движениях появились непринужденная легкость и грация. В характере — выдержка и самообладание.
Теперь Маха подолгу гоняла белок, соперничая с ними в быстроте и ловкости. Однако нападать на них пока не решалась.
Однажды она заметила хорошо натоптанную тропинку, которая вывела ее в небольшую котловину, заросшую чер¬нолесьем. Проследовав через болотину, Маха поднялась на сухой взлобок, покрытый оспинами свежих ямок, вы¬ветрившимся пометом, обломками покусанных веток и обглоданными костями. Чуть дальше, между отполирован¬ных снизу стволов резвились большеголовые волчата.
Маха почувствовала, что встреча с ними не сулит ни¬чего хорошего, и немедля повернула прочь от волчьего логова. Интуиция подсказала, что тропинкой уходить не следует. Взобравшись на расщепленную ветром ольху, куница пошла верхом. И благодаря этому избежала встре¬чи с матерым волком, спешившим с добычей к своему
прожор¬ливому семейству.
Все реже и реже спускалась она на землю, где на каж¬дом шагу подстерегали опасности. Только на де¬ревьях, среди зеленой листвы, Маха чувствовала себя уверенно. Птицы и белки, обитавшие здесь, завидев ее, поднимали тревожный гвалт и в панике разлетались, разбегались кто куда.
Маха вытянулась, стала выше и крепче. Шубка, пок¬рывавшая стройное мускулистое тело, приобрела приятный бежевый оттенок, шею и грудь украсило желто-кремовое пятно, рана на боку зажила, подернулась нежным пушком новой шерстки. Ощущение одиночества и беспомощности прошло. Маха стала полновластной хозяйкой верхнего яруса леса.
Во время дневного зноя она предпочитала дремать в прохладе дупла. Но как только стихал птичий гомон, Маха, не обращая внимания на малоприят¬ные вопли филина, выходила на охоту.
В один из таких вечеров, спускаясь вдоль ключа к от¬логому берегу реки, куница услышала треск и густой шум падающего дерева. Маха встрепенулась и, взлетев на громадный вяз, по-гусиному вытянула шею, пытаясь рассмотреть место, откуда донесся шум, но частая листва скрывала от нее низкий берег.
Размашисто прыгая по ветвям, Маха перебралась поближе. Слабый ветер мягко шелестел лист¬вой и скрадывал шум прыжков.
На краю узкой прибрежной гривки, сплошь заросшей тальни¬ком, над поваленным деревом горбились черные силуэ¬ты—два солидных бобра сосредоточенно объедали моло¬дую сочную кору осины. В глубине леса хруст¬нула хворостина под чьей-то неосторожной лапой. Пугливые звери мгновенно встали стол¬биками. Настороженно огляделись. И, более полагаясь на слух, чем на зрение, нырнули в заводь, предупреждая ос¬тальных членов колонии об опасности мощными и хлест¬кими, как выстрел, ударами чешуйчатых хвостов. Брызги взметнулись ввысь, и отраженный лик луны разлетелся на желтые осколки.
Лес ответил еще большим переполохом. Какой-то скрытый непроглядной тьмой таежный исполин обеспокоено хрюкнул и, с оглушительным треском тараня глухолесье, понесся прочь. Шум быстро распространялся вширь, но, удаляясь вглубь чащобы, постепенно стих. Зато в заводи завозился кто-то большой, могучий.
Приближался рассвет. Река облачалась в молочные одеяния. Ели на противоположном берегу постепенно исче¬зали в волнистой мгле, словно таяли, и вскоре лишь вер¬хушки самых высоких торчали из тумана точно молодень¬кие елочки на заснеженном поле. От воды дохнуло про¬мозглой сыростью. Зябко передернувшись, Маха побе-жала было по откосу на сухое продуваемое взгорье, как вдруг в глубине кроны ближней березы бестолково хлоп¬нул крыльями рябчик.
Куница сноровисто вскарабкалась по гладкому, в чер¬ных отметинах стволу к спящему выводку. Цапнула под¬вернувшуюся курочку, но не удержавшись на ветке, неук¬люже шмякнулась вместе с добычей на землю. От силь¬ного удара она разжала коготки и выпустила рябуху. Той бы сразу взлететь да раствориться в лесных крепях. Ан нет! Глупая, тоненько запищала и, путаясь в траве, сума-тошно засеменила прочь. Маха настигла ее одним броском.
Подкрепившись, куничка перешла через ручей по по¬валенной лесине, как по мостику, и чутко обернулась: в ее сторону бежала пара куниц. Махе и прежде попадались их следы, но она инстинктивно избегала встречи с сосе¬дями.
Увидев незваную гостью, куницы негодующе застреко¬тали. Несдобровать бы Махе, если б не отчаянное бегст¬во. Разъяренные хозяева настырно преследовали ее до тех пор, пока не выдворили за пределы своей вотчины.
Выскочив на усеянное крупной галькой ложе речки, Маха припустила без оглядки вверх по стиснутому крутобокими сопками сухому руслу.
Гонимая паническим страхом, она уходила все дальше и дальше. За спиной уже осталось немало кривунов и ска¬листых прижимов, когда до нее докатился мощный гул. Махе еще долго пришлось бежать, прежде чем она увидела глубокий разлом-колодец, в котором с ревом переливаясь через глыбы камней, ды¬мясь летучей моросью, бесследно исчезала река.
Перебравшись по груде каменистой осыпи на лесис¬тую кручу, Маха заметила сквозь просветы леса плани¬рующего к основанию пушистой лиственницы небольшого зверька в серой бархатистой шубке. Это была безобидная белка-летяга. Куница бросилась к комлю дерева в расчете перехватить ее на месте посадки, однако летяга в последний миг выполнила замысловатый вираж и пристволилась метрах в шести, но не успела она вскарабкаться и до середины ствола, как ее, все-таки настигли клыки шустрой разбойницы.
Осваивая новые владения, Маха набрела на затеряв¬шееся в горах озерцо. И сразу же в зарослях осоки взяла свежий след жировавшего беляка. Зайчиха, пытаясь от¬вести нависшую беду от потомства, сделала три гигантские сметки в сторону и с силой забарабанила передними лапа¬ми о землю. Но поздно, Маха уже нашла затаившихся малышей. Играючи поймала и тут же съела одного из них. Насытив¬шись, стала великодушной и остальных, разбежавшихся в суматохе, разыскивать не стала...
Незаметно пролетело лето. Вот уже первый заморозок, возвещающий о скором увядании природы, выбелил травы и запалил по склонам сопок многоцветные костры. На изумрудном хвойном поле, усеянном плотными смолисты¬ми шишками, желтым пламенем полыхали березы, осины. Яркими мазками горели гроздья рябины, плоды шипов¬ника. Сочно чернели кисти черемухи. Между сосен алела брусника. Зазывающе кокетливо кивали рогатые букетики лещины. Колонии опят сплошь покрыли пни и валежины.
Все обитатели леса жировали на богатых кормах, го¬товясь к длинной зиме. Маха частенько посещала излучину реки, сплошь заросшую черемухой, и вот однажды, когда она забралась в самую гущу спелых гроздей и принялась с удовольствием поедать вяжуще-сладкие ягоды, непода¬леку кто-то шумно засопел. Маха резко обернулась. На старой разросшейся черемухе колыхались ветки. Одна из них изогнулась и, описав крутую дугу, .замерла между стволов, где на “троне” из веток восседал медведь. За¬бавно причмокивая и довольно урча, он отправлял в гро¬мадную пасть черемуховые кисти одну за другой. Косола¬пый не утруждал себя лишними движениями, а заламывал к себе самые плодоносные ветки.
Насторожив уши, время от времени поглядывая на косматого громилу, Маха торопливо набила желудок и, не задерживаясь, вернулась в сопки...
День ото дня холодало. Порывистый ветер безжалостно срывал поблекшие листья. Обгоняя всклокоченные тучи, по¬тянулись на юг, в теплые края, разномастные птичьи ко¬сяки. Привольно жилось теперь Махе в поредевших кро¬нах. Похолодание принесло приятные перемены — исчезли, наконец, докучливые кровососы. Разоряя по ночам беличьи гнезда, она все реже спускалась на землю.
С наступлением темноты тайга оглашалась трубным ревом. Зычные, басовитые ноты, набирая мощь и силу, звучали слитно, напористо. Накаляясь первобытной стра¬стью, рев взвивался до трепетно вибрирующих переливов и, не выдерживая напряжения, как бы скалывался, захле¬бывался, шумным, сиплым стоном. Тайга и небеса на мгно¬венье замирали и откликались стозвучным эхом. Благород¬ные олени-маралы, переселенцы с далекого Алтая, вызы-вали соперников на честный бой. Маху этот могучий рев не волновал, но когда он раздался совсем близко, то врож¬денное любопытство погнало ее туда, где на краю опушки, выбеленной луной, ревел, горделиво запрокинув на спину ветвистые рога, красавец бык. Белые, острые концы отростков угрожающе поблескивали словно пики. Рядом мирно паслись три ланки. Оборвав вызов на низком протяжном стоне, марал, от избытка чувств за¬пустил рога в заросли орешника и принялся крутить ими, спутывая ветки в узлы и тут же разрывая их на части.
В это время со стороны сопки послышался нарастаю¬щий треск. Маха проворно вскарабкалась на вершину сос¬ны и оттуда увидела, как на откры¬тый пятачок из леса выломился мо¬лодой рогач.
Налитые кровью глаза горели, как раздутые угли, ноздри трепетали, шерсть на шее дыбилась. Увидев хо¬зяина гарема, бык протрубил ответный вызов, нацелил на соперника острые рога и, изнемогая от ярости, с силой забил копытами о землю. Угроза не по-действовала, и тогда пришелец ринулся в атаку, рассчи¬тывая обратить хозяина в бегство, а самому завладеть ланками. Разогнавшись, он попытался боднуть острыми пиками незащищенный литой бок хозяина гарема. Но опытный боец отскочил в сторону и сам ответил точным ударом. Холостяк не устоял, повалился, но быстро вскочив, вновь разъяренно кинулся на противника. Оглушительный треск рогов заставил вздрогнуть Маху. Олени, сдавленно хрипя и фыркая, то разбегались, то вновь сшибались и, скрестив рога, топтались по кругу.
Пожухшая трава на месте сражения была уже выби¬та копытами до земли. Пар поднимался от разгоряченных, почерневших от пота тел. С губ хлопьями слетала кровавая пена.
Статный пришелец горячился, нападал безостановоч¬но, но чувствовалось, что он, несмотря на молодость, вы¬дыхается. Не так стремительны стали атаки. Сам он едва
успевал уворачиваться от ответных ударов. Взмыленные бо¬ка ходили ходуном. Розовый язык вывалился наружу; глу¬бокая рана на груди кровоточила.
Закаленный в турнирных боях хозяин гарема отбивал¬ся хладнокровно и, воспользовавшись тем, что соперник попытался перевести дух, неожиданно мощным броском оттеснил противника в кусты и, сделав резкое движение сильной шеей, повалил соперника на¬земь. Вскинулся на дыбы. Еще мгновение — затопчет, иссечет пришельца острыми копытами, но бессмысленная жестокость не в чести у животных.
Оставив посрамленного смельчака, он вернулся в об¬щество притихших маралух, оглашая окрестности ликую¬щим победным кличем. Поверженный бык медленно под¬нялся и, не оглядываясь, удалился к глухой старице зализывать раны и восстанавливать силы на мясистых подводных побегах.

3

Дни становились все короче, а ночи длиннее и холоднее. В тех местах, где ручей замедлял свой бег, берега уже обме¬тало узорчатым ледком. Пронизывающий ветер обжигал черные оголенные ветки. Зима стучалась в мертво сквозя¬щий лес.
Высунувшись однажды из дупла, Маха не признала окрестностей. Чего-то белого, незнакомого навалило сра¬зу столько, что тайга совершенно преобразилась. Земля как бы приподнялась, а деревья опустились, стали ниже ростом. Ветви, кусты, валежины, заплыв белым жиром, растолстели. Нижние лапы елей, согнувшись под тяжестью покрова, образовали покатые шатры — удобные прибежища для обитателей леса.
Маха сначала понюхала, потом полизала переливчатые блестки. Ос¬торожно ступила на не слежавшийся пух, попоной укры¬вавший толстый сук. Он податливо сминался, слегка хрус¬тел и приятно холодил лапки.
Сверху на спину серебром посыпалась кухта*. Куница с непривычки поежилась и брезгливо отряхнулась. Упругая волна прокатилась по роскошной шубке, которую теперь было вовсе не узнать. Более светлый зимний мех достиг полной пышности. Глянцевая ость мягко струилась, мерцала ян¬тарными искорками. Густая подпушь должна была на¬дежно защитить от морозов и пронизывающих ветров.