Фрэнк и Лилиан Гилбрет. Повесть о найденном времени

Фрэнк и Лилиан Гилбрет. Повесть о найденном времени

Любопытный пациент

Фрэнка Гилбрета доставили в госпиталь Форт Силла в критическом состоянии. Его лихорадило, сознание помутилось. Он то утихал на минуту, то резко подскакивал на постели и пытался сбросить с себя ловко надевающих на него смирительную рубашку санитаров.
Пусть и ослабленный болезнью, Гилбрет оставался человеком внушительных размеров и недюжинной силы. Отчаянно брыкаясь и размахивая руками, он ясно давал понять, что разлёживаться на больничной койке в его планы не входит.
– Отбор! Захват! Разбор! Контроль! – судорожно выкрикивал Гилбрет и, надежно к тому моменту связанный, беспомощно вертел по сторонам головой.
– На учениях контузило? – понимающим шёпотом поинтересовался у врача новенький санитар.
– Больше похоже на приступ ревматизма, – отозвался доктор, вкалывая Гилбрету успокоительное.
Затем, повернувшись к санитару, пояснил:
– Это знаменитый учёный Фрэнк Гилбрет. Можно даже сказать, наш коллега. Это ведь он придумал, чтобы на операциях инструменты хирургу подавала медсестра.
– Что значит «придумал»? – удивился санитар. – Разве раньше по-другому делали?
Доктор едва заметно усмехнулся:
– Раньше доктора инструменты сами брали. Пока туда-сюда ходили, пациент, бывало, на тот свет успевал отправиться.
Санитар восхищённо оглядел Гилбрета с головы до ног. Тот уже спал, прерывисто и сипло храпя.
– Ну, слава богу, забылся вояка, – с облегчением вздохнул доктор. – Продолжаем обход.
Санитар оказался любопытным малым. И любопытство его пока что не было удовлетворено. Он семенил за доктором по коридору и продолжал расспросы:
– Как же занесло «знаменитого учёного Фрэнка Гилбрета» в наше захолустье? Приехал проверить, хорошо ли сёстры подают инструменты?
– Он приехал учить наших ребят скоростной сборке пулемётов, – коротко ответил доктор и, мимоходом взглянув на ошарашенного юношу, скрылся в палате.
Стоя в дверях, санитар задумчиво пробормотал:
– А этот Гилбрет, похоже, на все руки мастер. Может, коли поправится, попросить его научить мою жену скоростному приготовлению ужина? А то пока она на стол накроет, спать давно ложиться пора!

Лишние терблиги

Пока доктор с санитаром обходят пациентов, а Фрэнк Гилбрет мирно спит в своей палате, давайте разберёмся, ребята, в какую страну и в какую эпоху мы с вами попали.
На календаре начало 1918 года. В Европе бушует Первая мировая война. Соединённые Штаты Америки тоже готовятся вступить в войну и проводят учения. Каждая секунда на войне дорога, потому-то и понадобилась американской армии помощь специалиста по экономии времени Фрэнка Гилбрета.
По методу Гилбрета ручные пулемёты собирались и разбирались в считанные секунды. Фрэнк как раз был занят обучением солдат своему методу, когда его свалил с ног острейший приступ ревматизма.
Помните слова, которые выкрикивал в бреду Гилбрет? «Отбор», «захват», «разбор», «контроль». Эти слова вовсе не были бессмыслицей. Они были важнейшим научным открытием супругов Фрэнка и Лилиан Гилбрет и назывались «терблигами».
Смешное название, не правда ли? А попробуйте прочесть его задом наперёд. Что получится? Правильно! Гилбрет. Учёные замаскировали в названии своего изобретения собственную фамилию, чтобы его не смогли украсть недобросовестные конкуренты.
Что же представляют из себя «терблиги»? Это мельчайшие движения, из которых состоят любые наши действия. Всего их 17 штук. Давайте попробуем разложить на терблиги действие «беру с полки книгу».
Сперва мы ищем нужную книгу глазами. Это терблиг «поиск». Мы обнаруживаем книгу и останавливаем на ней взгляд. Это терблиг «обнаружение». Мы тянемся за книгой (терблиг «отбор») и берём её в руки (терблиг «захват»). Получается четыре терблига.
Теми же самыми четырьмя терблигами пользовались раньше и врачи во время хирургических операций. Врач переводил взгляд с места, которое он оперировал, на медицинский столик. Там он искал глазами нужный инструмент, брал его в руки и возвращался к операции. Устранив три лишних терблига, Фрэнк Гилбрет придумал новое правило подачи инструментов, которое состояло из одного-единственного терблига «захват».
Теперь доктор просто выставляет руку ладонью вверх, называет номер инструмента и через секунду медсестра кладёт ему на ладонь нужный предмет. Благодаря этому небольшому изменению операции стали проводиться быстрее, и это спасло жизни миллионам людей. Ведь и на операции, как и на войне, дорога каждая секунда.

Мыльные убытки

Фрэнк Гилбрет пробыл в военной части Форт Силл почти год. К превеликому его разочарованию это время ушло не на обучение солдат, а на долгое и мучительное лечение. Болезнь оказалась столь опасной, что доктора сомневались в том, что Фрэнк выживет. К счастью, доктора ошибались. Фрэнк Гилбрет встал на ноги и вскоре вернулся к работе.
Проследуем за ним из пыльной Оклахомы в деловой Нью-Джерси, где находится дом Гилбретов, и перескочим из 1918 в 1920 год. Фрэнк Гилбрет снова занят изучением лишних движений. На этот раз его клиентом стала фабрика мыльных хлопьев «Левер Бразерз». Кстати, эта фабрика существует по сей день. Всего несколько лет спустя «Левер Бразерс» объединилась с производителем маргарина «Юни» и стала известным всему миру «Юнилевером». Ты наверняка обнаружишь какую-нибудь продукцию «Юнилевера» в собственном доме, если внимательно рассмотришь этикетки на продуктах в своём холодильнике или на флаконах с бытовой химией на полке в ванной комнате.
Фрэнк Гилбрет сейчас на собрании, только собрание это не совсем обычное. Вместо большой, светлой комнаты мы оказываемся в тёмном тесном помещении, похожем на кинозал. Да это и есть кинозал! Вот и движущиеся картинки на стене. Девушка на экране складывает маленькие коробочки в большую коробку. Сидящие за длинным суконным столом джентльмены в золотых пенсне внимательно следят за её движениями. Стоящий позади стола Фрэнк Гилбрет крутит ручку киноаппарата.
Девушка работает быстро, будто автомат. Джентльмены в пенсне удовлетворённо кивают головами. Коробка наполнена до краёв. Девушка отодвигает её в сторону, поворачивается спиной к камере и нагибается, чтобы взять следующую. В этот миг Фрэнк резким движением остановил ручку киноаппарата. Два сменяющих друг друга кадра нерешительно повисли в воздухе, образовав причудливый узор.
– Видите, что она делает? – воскликнул Фрэнк и сидящие в зале джентльмены разом вздрогнули и растерянно уставились на эксперта. – Она обернулась и нагнулась за коробкой!
– Разумеется, она обернулась, чтобы взять коробку. Коробки ведь находятся у неё за спиной, – флегматично заметил управляющий.
– Конечно, – хитро прищурился Фрэнк. – Коробки можно также поставить в соседнем помещении. Пусть ходит за ними туда, раз уж вам так нравится тратить попусту время. Может, вы забыли старинную поговорку «Время – деньги»?
Он торжествующе посмотрел на растерянные лица фабрикантов и продолжил:
– Коробка должна стоять перед упаковщицей и находиться на расстоянии вытянутой руки. Если она будет то и дело нагибаться, спина у неё разболится так сильно, что назавтра вам придётся искать ей замену. Кстати, давайте подсчитаем, какой убыток наносит вам нерациональная работа ваших упаковщиц.
Джентльмены пожимали плечами и рассеянно водили карандашами в блокнотах.
– Три доллара десять центов в день – вот ваш чистый убыток, – объявил Фрэнк, щёлкнув костяшками на счётах. – Хотите узнать, сколько вы теряете в месяц? В год?
Фрэнк приготовился произвести расчёты, но тут джентльмен с аккуратной седой бородкой решительно поднялся с места и направился к выходу.
– Научите наших людей работать по вашему методу, господин Гилбрет, – бросил он поравнявшись с сияющим от гордости Фрэнком. – Вижу, что вы знаете, что делаете.

Одежда для рекордов

Вернувшись домой, Фрэнк сразу направился в лабораторию. Оттуда слышалось ворчание и потрескивание киноаппарата. Сунув голову в тёмный зал, Фрэнк увидел жену, Лилиан, что-то быстро записывающую в тетрадь. Она тоже была экспертом по экономии времени и к тому же психологом, что в те времена было большой редкостью.
Киномехаником в тот день работала Марта, которая успевала не только ловко крутить ручку, но и стряхивать с веснушчатого носа то и дело щекочущую его чёлку. Подойдя ближе, Фрэнк услышал, что ворчание доносится не только из камеры, но и из живота Марты.
– Не пора ли ужинать, Лилли? – сказал Фрэнк, приобняв жену за плечи. – Есть повод поднять бокалы. «Левер Бразерз» согласились доверить нам своих упаковщиц.
– Как славно, дорогой! – откликнулась Лилиан. – Я как раз размышляю над тем, не переодеть ли нам девушек-упаковщиц в другую одежду. Посмотри, как болтаются рукава у этого платья.
Лилиан показала на экран.
– И почему девушка так тяжело дышит? Жарко? Но в упаковочном зале довольно прохладно, я хорошо помню. Страдает астмой? Платье не пропускает воздух? Надо будет хорошенько разобраться, в чём тут дело.
Лилиан сделала последнюю пометку и захлопнула тетрадь.
– Последний номер «Нью-Йорк Таймс» лежит на столике в гостиной, – донеслось до Фрэнка и Лилиан из глубины зала. Они повернули головы и уставились на продолжавшую невозмутимо крутить ручку камеры Марту. Их дочери было всего десять лет, но в семье она имела репутацию юного профессора.
– Спасибо, Марта, дорогая, – ласково отозвалась Лилиан. – А почему ты решила напомнить нам о газете именно сейчас?
– Там напечатаны фотографии олимпийцев. Думаю, вам интересно будет посмотреть, в какой одежде действительно удобно заниматься тяжёлой работой, – смеясь ответила Марта.
– Гениально, – подумал про себя Фрэнк. – Спорт и бизнес. И там и там к финишу приходят лучшие. Конечно, нужно будет изучить одежду, которая позволяет атлетам ставить рекорды. Вполне возможно, она пригодится и для производственных рекордов тоже.
Но вслух Фрэнк сказал:
– Непременно полистаю газету, моя крошка. Может, вид этих бравых молодцев и меня заставит пробежаться разок-другой вокруг нашего дома.
Яркий луч света пробил тьму лаборатории. В открытую дверь просунула голову тёзка маленькой Марты, бабушка Марта Гилбрет.
– Как вы полагаете, господа учёные, – безапелляционным тоном начала она, – долго ли станут ждать десять собравшихся за столом голодных «индивидуальностей», пока вы осчастливите их своим присутствием? Или же они сочтут самым рациональным решением, не дожидаясь вас, съесть всё жаркое без остатка и оставить на вашу долю лишь немного холодной ветчины?
Угроза подействовала незамедлительно. Остаться без горячего ужина было для Фрэнка немыслимо. Из всех удовольствий жизни он превыше всего ценил вкусную еду. Обогнав представительниц трёх поколений семьи Гилбрет, Фрэнк на всех парах нёсся к обеденному столу и ещё издали кричал:
– Темой сегодняшней беседы за столом объявляются Олимпийские игры в Антверпене.

Не в грамоте счастье

Да, вы не ослышались. За столом заработавшихся родителей ждали десять человек. И это были вовсе не гости, а родные дети Фрэнка и Лилиан Гилбрет. Вместе с Мартой количество детей в семье насчитывало одиннадцать человек.
Расти в семье, где кроме тебя есть ещё десять братьев и сестёр, а также родители-учёные, бабушка и собака, должно было быть ужасно интересно. Так оно и было. Фрэнк Гилбрет обожал шутить и не упускал случая устроить весёлый розыгрыш. Лилиан называла всех своих детей «индивидуальностями» и выслушивала рассказы об их радостях и горестях с тем же вниманием, с каким слушала своего университетского товарища, президента Герберта Гувера, когда тот приглашал её провести каникулы в Белом доме.
Оставим же ненадолго это многочисленное семейство, с аппетитом поедающее жаркое и с жаром обсуждающее летнюю олимпиаду, и отправимся в прошлое, чтобы узнать, было ли детство самих Фрэнка и Лилиан столь же счастливым и безоблачным, каким оно было у их детей?
Фрэнк Гилбрет был родом из штата Мэн, в котором, по шутливому замечанию его матушки, вместо четырёх времён года имелись только зима, июль и август. В три года Фрэнк потерял отца и остался единственным мужчиной в семье, где кроме него были две старшие сестры, тётя и мама. Семья жила небогато, но на обучение детей денег не жалели.
Фрэнка определили в хорошую школу, правда толку из этого вышло мало. Юный Гилбрет мог в секунду изобразить на бумаге бегущего человечка, но стоило ему попытаться записать под диктовку несколько английских слов, как его способности удивительным образом улетучивались.
– Вероятно, вы слыхали шутку про ученика, который написал слово «кот» с тремя ошибками, – выговаривала учительница Фрэнка его матери. – Вынуждена сообщить, вам, миссис Гилбрет, что это вовсе не шутка. Такой мальчик в самом деле существует. И это ваш сын.
Дома Фрэнк успокаивал расстроенную мать:
– Грамота мне ни к чему, – горячо говорил он. – Как только я окончу школу, у меня будет своя фирма, где все письма за меня будут писать машинистки.
Мать с сомнением качала головой. И совершенно напрасно. Её единственный сын пошёл куда дальше своих детских обещаний. Он не только открыл свою фирму и нанял машинисток строчить за него письма, но и придумал метод, благодаря которому машинистки фирмы «Ремингтон» заняли первое место на национальном конкурсе быстрой печати, впервые обогнав своих извечных конкуренток из фирмы «Андервуд».

Припозднившаяся первоклассница

Лилиан Моллер (такую фамилию носила будущая супруга Фрэнка Гилбрета до замужества) была, напротив, эдаким «книжным червячком». Она росла робкой и чувствительной девочкой, была нежной сестрой своим восьмерым братьям и сёстрам и заботливой дочерью своим обожаемым родителям. Наверняка, тебе, дорогой читатель, кажется, что такая девочка как Лилиан просто обязана была быть ещё и примерной ученицей.
Вовсе нет. Роль старшей сестры давалась юной Лилли легко, а вот с новой для неё ролью школьницы она долго не могла справиться.
В 1884 году, в возрасте шести лет, Лилиан должна была впервые пойти в школу. Это событие её очень страшило. Она плохо спала, без конца плакала и не отходила от матери ни на шаг. Родители с тревогой наблюдали за дочерью и, посовещавшись, решили повременить со школой годик, пока Лилли не исполнится семь.
Год незаметно пролетел, но Лилиан по-прежнему цепенела от ужаса, едва заходила речь о школе. Её мудрые родители снова не стали требовать невозможного, и маленькая Лилли осталась дома ещё на год.
Когда Лилли исполнилось восемь, родители решили проявить твёрдость и в положенный день за руку привели её в класс. Одноклассницы встретили её смешками. До них дошли слухи о трусишке Лилли и её «капризах», и они рады были поиздеваться над робкой новенькой девочкой.
Лилиан села на место и открыла книгу. Учительница попросила её прочесть несколько строк стихотворения. Не помня себя от ужаса, Лилли открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Голос не слушался. Лилиан шевелила губами, но учительница ничего не могла расслышать.
– Громче, пожалуйста, – потребовала она.
Лилиан перестала шевелить губами и уставилась на свои руки.
– Вы будете отвечать? – рассердилась учительница.
Лилли молчала. Не из упрямства, а из-за липкого, парализующего стыда.
– Садитесь. Я спрошу кого-нибудь другого, – грозно произнесла учительница.
На перемене Лилиан перелезла через забор и со всех ног бросилась домой. Добежав до дома, она упала прямо на лужайке и безутешно плакала несколько часов подряд. Вызванный перепуганными родителями доктор уложил всхлипывающую Лилли в постель и выписал ей освобождение от школы ещё на один год. Не на шутку встревоженные родители и не думали перечить доктору.
В девять лет окрепшая и повзрослевшая Лилиан наконец пришла в школу, спустя несколько лет блестяще её окончила и, в отличие от многих девушек своего времени, продолжила учёбу в университете.

Борец с неустранимыми промедлениями

Громкий собачий лай известил домашних о прибытии Фрэнка Гилбрета задолго до того, как его внушительная фигура появилась в дверях. Обычно, возвращаясь из долгих поездкок, отец семейства Гилбрет свистал общий сбор. Заслышав хорошо знакомую трель, весь личный состав школьного и дошкольного возраста, находящийся в данную минуту в доме, в считанные секунды собирался в гостиной и вытягивался по стойке «смирно». Гилбрет-старший с деланной придирчивостью осматривал разбитые в кровь коленки и взъерошенные шевелюры своих одиннадцати отпрысков, затем расплывался в улыбке и раздавал всем диковинные заморские сувениры.
В этот раз традиция была нарушена. Правда, только наполовину. Фрэнк Гилбрет не свистел, но его дети уже давно сбежались в переднюю и с удивлением наблюдали за тем, как пыхтящий как паровоз отец втаскивал в дом два гигантских граммофона.
– Танцы, танцы! – радостно закричал недавно научившийся говорить Бобби.
Старшие дети недоверчиво поглядывали на граммофоны. Они были знакомы с отцом несколько дольше трёхлетнего Бобби и знали, что танцевальных наклонностей у отца не наблюдается.
– Папочка, наш домашний граммофон сломался? – робко спросила Марта.
– Отчего же? Он в полном порядке, – ответил Фрэнк.
– Зачем же нам тогда ещё два? – осмелев, поинтересовалась Марта.
Фрэнк хитро улыбнулся, задумчиво почесал в затылке и, подходя к сути вопроса издали, медленно произнёс:
– Полагаю, что моим детям не нужно объяснять, что такое «неустранимое промедление»?
Разумеется, дети Гилбретов были прекрасно знакомы с этим экзотическим научным термином. Так назывался один из придуманных родителями терблигов. К «неустранимым промедлениям» относились вынужденные простои в работе, перерывы или попросту отдых.
Помните поговорку «Делу время, потехе – час»? Это только на первый взгляд кажется, что тут говорится о том, что надо много работать и мало отдыхать. На самом деле, поговорка напоминает о том, что без отдыха невозможно полноценно работать.
Фрэнк и Лилиан Гилбрет были первыми, кто заметил, что отдых – такая же важная часть работы, как и труд. Работающий без отдыха человек успевает сделать гораздо меньше, чем человек, который чередует работу и отдых.
В домашнем хозяйстве неустранимыми промедлениями считались приведение себя в порядок, приём пищи и сон. Граммофоны должны были покончить с промедлениями, происходившими по утрам и вечерам во время чистки зубов и принятия ванны.
– Я принёс граммофоны затем, чтобы поставить их в ваших ванных комнатах, – объяснил Фрэнк и добавил: – За то время, что вы плещетесь в ванной, можно написать докторскую диссертацию.
Дети испуганно переглянулись.
Отец продолжал:
– Я не настаиваю на том, чтобы вы писали в ванне диссертацию. Но я настаиваю на том, чтобы время, которое вы раньше тратили впустую, сейчас превращалось бы в полезные знания. С завтрашнего дня вы будете включать пластинку каждый раз, как заходите в ванну, и выключать, когда выходите из неё.
– А что за пластинки мы должны там слушать? Симфоническую музыку? – с надеждой в голосе предположила Марта.
– Вы будете слушать записи уроков французского и немецкого языков. К концу года, по моим расчетам, вы будете прилично разговаривать на обоих языках.
Одиннадцать взъерошенных индивидуальностей растерянно уставились на отца, который с новыми силами потащил граммофоны вверх по лестнице. Одним «неустранимым промедлением» в домохозяйстве Гилбретов стало меньше.

***

Было время, когда люди работали по двенадцать часов в день, шесть дней в неделю, без больничных, отпусков и обеденного перерыва. Работа отнимала у людей слишком много времени и вредила здоровью. Когда-то простая операция по сворачиванию носового платка состояла из 150 микродвижений. После того, как эти движения изучили Фрэнк и Лилиан Гилбрет, их осталось только шестнадцать.
Всю свою жизнь они боролись с пустой тратой времени и плохими условиями работы человека. Когда Фрэнк Гилбрет умер, Лилиан продолжила его дело. Как и предсказывал дальновидный санитар, Гилбреты научили хозяек быстрее готовить ужин. Правда, это сделал не Фрэнк, а Лилиан Гилбрет. Она изобрела круговую планировку кухни, которая позволяла более удобно разместить кухонную мебель, придумала приделать к мусорному ведру педаль, а в дверцу холодильника установить полки.
Дети Гилбретов выросли и написали о своих уникальных родителях книги. Вещи, изобретённые Гилбретами, есть в каждом доме. Поэтому можно только горячо согласиться с Фрэнком, который говорил о своей совместной работе с женой так: «Любое дело, за которое мы берёмся вместе с Лилиан, обречено на успех».