Корона Эйфриля

До горизонта раскинулись холодные скалы, подернулись туманной дымкой, окутали вершины гор снежным кружевом. Волновалось море: размашисто и свирепо накатывали волны на длинные каменные гряды — фьорды. За тысячи лет так и не договорились они с морем, кто кому голова. Море волнуется, напирает. Фьорды смотрят величаво и гордо: не трогает их морская суета. Только люди, жители северного королевства, умели и с морем подружиться, и скал остеречься.

Королевство Эйфриль давно подготовилось к суровым зимним ветрам. Из кнорров — торговых лодок - вынесли последние товары, тюки, сундуки и маленькие туески, что сулили жителям тепло, уют и сытость. Драккары - боевые корабли — беспокойно бились у причалов, спустив паруса и вспоминая о славных битвах этого лета. 

Жители королевства, бесстрашные воины и неутомимые труженики, ликовали. У короля Эйнара Непобедимого родился сын, наследник славного имени. Веселою гурьбой пришли они в королевский замок, но ждала их печальная весть. Умирала королева, добрая Орма. Велико было горе, ведь королева была мудра, как змея, и проста, как голубка. 
- Вот моя последняя воля. Возьми эту корону и передай нашему сыну. В ней мой дар и благословение, - сказав это, королева поцеловала мужа и маленького сына и обрела вечный покой.

Долго горевал король. Долго не пускал никого к маленькому принцу. Минул месяц, другой, наконец, Эйнар распахнул двери своих покоев:
- Други мои! Вчера был я мертв, а сегодня ожил: сын мой, Асвальд, улыбнулся мне. Утешил мое страдание. Оживил мое сердце. Ура принцу Асвальду!
- Ура принцу Асвальду, сыну Эйнара Непобедимого! - подхватили подданные, и голоса их наполнили королевский замок радостью и надеждой.

С той поры восемнадцать раз собирали жители Эйфриля богатый урожай пшеницы и ржи. Восемнадцать раз возвращались кнорры и драккары в родные фьорды северного королевства. Восемнадцать раз созывал король славный пир в честь дня рождения Асвальда, своего ненаглядного сына и преемника.
- Да здравствует принц Асвальд! - поднял кубок король Эйнар.
- Ура принцу Асвальду! - невесело отозвались воины.

Принц не приобрел доблести за свои восемнадцать лет. Он был храбр, но не благороден, силен, но не милосерден, властолюбив, но не мудр. Во всем находил принц недостатки: в самых прелестных красавицах - отвратительные родинки, в драгоценных камнях - червоточины. Не было недостатков лишь в нем. Горд и нетерпелив был юный принц. Но самое большое зло исходило из его уст. Асвальд каждому воину дал обидное прозвище, каждую девушку оскорбил злыми шутками. Не чтил он даже старость, не слушал мудрых советов, пререкался со старейшинами. И лишь старый король души не чаял в принце. Но состарился Эйнар. Пришел черед Асвальда принимать корону, завещанную матерью. 

Старейшины, мудрецы и самые именитые советники собрались в зале, чтобы приветствовать нового короля.
Первый мудрец принес ларь, убранный синими камнями, но открывать его не спешил.
- Эйнар, милостивый наш повелитель! - обратился первый мудрец к королю, - Не желаешь ли ты испытать своего сына прежде, чем корона увенчает его голову? 
Старейшины и советники закивали - только бы не видеть на троне гордеца и грубияна. Задумался Эйнар.
Тогда принц, не желая ждать, оттолкнул мудреца и выхватил ларец.
- Это мое! Мне завещала мать! И никто,- он оглядел старейшин, мудрецов и советников, - никто не смеет мне запретить! 
Упал драгоценный ларь, звоном рассыпались синие камешки. Не драгоценный венец, а кожаный шнурок нашел принц. 
- Это и есть завещанная мне корона? Венец Ормы? Ничего примечательного — кожаный шнурок, да и только. Нет, такой короны мне не надо, - и принц бросил шнурок на землю.
Рассвирепел Эйнар. Зашумели, затопали старейшины и советники. Первый мудрец поднял венец и возложил на принца:
- Отныне ты будешь носить эту корону! И говорить только то, что уже говорил! Отныне слова твои оживут и покажут людям, что в сердце твоем! 
Черной змейкой взвился шнурок, крепко-накрепко обвил голову принца. 
- Как мне жаль тебя, сын! С рождения и до сего дня ты не произнес ни одного ласкового и доброго слова. А теперь власть короны не позволит тебе произнести их, как бы ты не хотел.Ты получил благословение матери — корону Эйфриля, но нет в тебе ни скромности, ни ума, ни терпения. Не можешь ты быть королем!- сказал Эйнар.
- Ну и что? Нужно мне твое холодное королевство! Я принц! ...Это все он — твой гадкий мудрец — он тебя рассердил! Они все меня не любят!Никто меня не любит! Они гадкие глупые крысы! - и тут же три капли слюны брызнули на пол. Капли росли, пока не превратились в прозрачные яйца. Когда скорлупа лопнула, из них выползли тонкие черные змеи.
- Что это?! Гадкая дрянь! - завизжал принц, и четыре капли слюны брызнули на пол. И из них выросли яйца, больше прежних, и лопнули, и выползли ядовитые змеи, оставляя за собой скользкую зловонную жижу.
Зарыдал король, возгласил громким голосом:
- Что ты наделал, сын? Разве ты не знаешь, что старость надо чтить, а мудрости покоряться?
- Ты мне не указ! Отстань! Поди прочь! - и новые яйца выросли, новые гады расползались по залу.
Король зарыдал пуще прежнего и сказал горькие слова:
- Не хватило солнца, чтобы жарить тебя, и не хватило ветра с моря, чтобы клонить тебя к земле. Не хватило земли, чтобы держать тебя. Я плохой отец, ибо не смог вырастить хороший урожай. Уходи, сын, и не возвращайся, покуда проклятие не покинет тебя и не обретешь ты мудрость, - и король удалился. Разошлись и старейшины с советниками. Никто больше не глядел на принца.
Досада овладела сердцем Асвальда. «Разве я не хорош собой, не силен? Разве я не разил мечом врагов, как мой отец? Разве я пускал в сердце страх, когда ступал на борт драккара? Чем я заслужил проклятие отца? Как он несправедлив!»
Ничего не оставалось Асвальду, как только оседлать скакуна и отправиться прочь, в далекие земли, за горизонт, туда, где никто не знал о его проклятии.

* * * 

Разные земли повидал Асвальд, многочисленные селения оставил за спиной. Пятерых коней сменил, семь раз поправлял стежки на кожаных башмаках. Нигде юноша не находил себе покоя от змей, никто не желал быть рядом с принцем, узнав о страшном недуге. Как ни пытался он, как ни рвал на себе волосы, а не мог снять кожаный шнурок - корону Эйфриля. Она вросла в кожу и змеей сжимала голову. Асвальду осталось лишь смириться и принять участь скитальца.

За долгое время странствий понял Асвальд: молчание лучше слов. Ибо не было ни одного раза, чтобы он не пожалел о том, что промолчал. Ибо не было ни одного дня, чтобы не сожалел он о сказанном.

Фьордам не нужны были слова: могучие скалистые гряды молча направляли море в нужное русло. Полюбил Асвальд тишину скалистых уступов, безмолвие северных скал. 
И вот однажды, разведя огонь близ своего обиталища, услышал Асвальд птичий клекот. Стая огромных птиц пронеслась над головой, вихрем затушив костер и разметав хворост. Залюбовался принц мощью размашистых крыльев, подивился ловкости когтистых лап. То были птицы — змееяды, птицы - крачуны. Она кружили над скалами, разыскивая добычу, и клекот их напоминал Асвальду горький плач. Так, под плач хищных птиц, несолоно хлебавши лег Асвальд спать, а наутро услышал цокот копыт о камни горной тропы. Не хотелось принцу встречаться с людьми, целый год пребывал он в молчании, целый год не рождали гадов его слова. Но всадники, сойдя с тропы, направились прямо к Асвальду. Когда они приблизились, принц едва не вскрикнул от удивления: не воины, а хрупкие девы носили крепкие шлемы и тяжелые доспехи.
- Кто ты, добрый человек? Назови себя, - лошади расступились, пропустив наездницу. По тому, как почтительно обходились с ней остальные всадницы, Асвальд понял, что обращается к нему знатная особа. Она не была красивой: хищные неподвижные желтые глаза и орлиный нос придавали ей сходство с птицей. Но девица была так скромна и печальна, что Асвальд застыл, полный нежности и сострадания.
- Что же ты молчишь, ты нем? - дева спешилась.
Асвальд кивнул. 
- Ты находишься в моих владениях, добрый человек, - дева обошла костер и остановилась на вершине скалы, откуда Асвальд частенько вел молчаливые беседы с величественными фьордами.
- Ты голоден. Поедем со мной. Разделишь со мной ужин, - и она подала знак своим служанкам, которые подхватили Асвальда и неожиданно сильными руками усадили его на коня.
- Королева повелела всем юношам явиться к ней, чтобы она могла выбрать мужа, - пояснила одна из девиц, что скакали рядом с Асвальдом.

Через некоторое время они достигли королевства. Скрытое от любопытных взглядов горами, словно жемчужина в раковине, оно заставило Асвальда затаить дыхание и перевести дух. Никогда не видел он столь величественных теремов, столь чистых улиц, столь богатых и красивых жителей. Они радостно приветствовали свою королеву, однако мужчин среди них не было. Мальчики, не встретившие еще восемнадцатую зиму, или старики, прожившие долгую жизнь, девочки и прекрасные девы, но ни одного юноши, вошедшего в силу, не увидел Асвальд. 
- Войди в обитель мою с добром, - сказала королева, спешившись и пропуская Асвальда вперед. 

В богато убранном тереме путников уже ждала сытная трапеза: куропатки и рябчики, сочные бараньи ноги, тушеные коровьи сердца, вина красные, белые и черные, эль и медовуха, наконец, хлеб — белый, из самой лучшей пшеницы, с пушистой упругой мякиной, — все это вскружило голову Асвальду, ибо целый год он питался лишь дичью и рыбой.
Почтительно относились к нему служанки королевы, старались угодить во всем: кто вина поднесет, кто розовой воды подаст для омовения рук. Королева почти ничего не ела, лишь пару глотков вина пригубила вместе с Асвальдом.
Когда принц утолил голод, а служанки убрали стол, в зал вошли менестрели. Их песни веселили сердце, а музыка повелевала ногам пуститься в пляс. Асвальд словно вернулся домой, к отцу, в те славные времена, когда вино лилось рекой за здоровье принца Асвальда.
И вот, усталый и счастливый, сел принц подле королевы. Сколько нежности и сострадания можно было прочесть в его взоре! Асвальду полюбилась печальная королева, но как сказать ей об этом, если власть короны довлеет над ним? Никогда еще принц не жалел так сильно о том, что ни одного слова любви не произнес он до того, как мудрец возложил на него проклятую корону. Хоть одно маленькое ласковое слово - но не было и его. Лишь брань.
Менестрели запели иную песнь. Грустная и размеренная, как удары волн о скалы, рассказывала она о принцессе, пораженной страшным заклятием. Дева выбирала себе жениха. Юноши наперебой хвалили ее красоту, ибо сказала она, что выйдет лишь за того, чья похвала будет так хороша, что оживет и расцветет живой розой. Но как ни старались юноши, как ни льстили, ни один не смог вырастить живых роз из похвал. Попытав счастья, юноши уходили, но никто из них не доживал до рассвета.

Когда песнь окончилась, глаза королевы были полны слез. Асвальд хотел было утешить ее, но проглотил слова, готовые сорваться с языка. Королева же, вытерев слезы, сказала:
- Ты знатен, я вижу это по твоим манерам. Ты храбр, ибо лишь храбрые живут в одиночестве. Ты нем- никогда не сможешь обидеть меня грубым словом. Наверное, лишь тебя проклятие обойдет стороной, - хлопнув трижды в ладоши, королева призвала старейшин.
- Я готова отдать сердце этому доблестному юноше, - слова ее прозвучали в полной тишине, казалось, подданные перестали даже дышать, - согласен ли ты, незнакомец, стать моим мужем и королем этих земель?
Принцу казалось, что это наваждение, которое привиделось ему в свете костра холодной ночью. Он встал, но был по-прежнему нем.
- Согласен ли ты, незнакомец, стать мужем нашей королевы? - спросил один из старейшин. 

Но Асвальд думал над последними словами королевы, ведь он не немой, и когда-нибудь она услышит брань и увидит гадов, исходящих из его уст. Как вырвать свой поганый язык, источающий безобразие? Как не обидеть и не солгать этой несчастной, нежной деве, которую он уже готов назвать возлюбленной?
Боль, как кинжал, разила в сердце, когда принц покачал головой, ибо ничего никогда не желал он так сильно, как стать мужем этой деве, защитить ее, оградить от печалей и прижать к сердцу.
- Ты не хочешь стать королем, властителем этих земель? Не хочешь быть мужем нашей королевы? - переспросил седовласый мудрец, который пировал вместе с принцем.
Девушки-воины подняли свои копья, и принц приготовился принять смерть, как избавление.
- Оставьте его. Он калека, как и я. Пусть переночует, а завтра я отпущу его, - королева поднялась, чтобы удалиться.

Настала ночь. Горная прохлада поднималась к терему из обрыва, на краю которого стоял Асвальд. Душные залы были ему невмоготу, сердце рвалось к просторам, а разум — к избавлению. Лучше умереть, как орел, чем быть изгнанным из дома любимой. Последние мысли Асвальда были о нем самом: сколько грубых слов произнес он, не будучи еще проклятым, и ни одного доброго. Сколько людей покрыл жгучей обидой, над сколькими старцами насмеялся. Предал отчее благоволение, добрую память матери и достоин смерти. Только бы снять корону Эйфриля - тогда, быть может, проклятие покинет его? Кожаный змеиный венец насмешкой блистал на его прекрасных кудрях, и Асвальд вознамерился сокрушить его ценой своей жизни, чтобы не погибнуть проклятым. Быть может, королева найдет его умирающим, и, освобожденный от проклятья, он произнесет слова любви, а не брани.

Принц подошел к обрыву и прыгнул вниз, ожидая смерти. Но тут невероятно большие крылья затрепетали под ним. Стая огромных хищных птиц, откуда ни возьмись, взмыла вверх, подхватывая Асвальда цепкими когтями. Птицы передавали принца друг другу, пока не достигли королевского терема. Опустив Асвальда на землю, они улетели. Осталась лишь одна. Птица-крачун. Птица-змееяд. Птица с головой девы. Сложив крылья, она сказала:
- Сколько юношей полегло в этой пропасти, но ни один не хотел попасть туда добровольно.

С ужасом узнал принц голос своей возлюбленной. Он встал, чтобы рассмотреть ее. Чудовище с головой девы и туловищем птицы роняло слезы и не могло поднять глаз на принца. Асвальд должен, должен был утешить любимую, произнести слова нежности и участия.
- Чудовище, гадкая мерзкая тварь! - вырвалось у принца поневоле. Три капли слюны упали на землю, три яйца выросли из них.
- Ты не нем! - воскликнула королева, даже не взглянув на змей, -да, я знаю о своем уродстве. Те, остальные юноши тоже сначала лестью тешили мое сердце, а потом, увидев мое безобразие, осыпали проклятиями.
- Ты не поняла. Это я — чудовище, гадкая и мерзкая тварь! - возопил Асвальд, ибо не мог сказать ничего, кроме бранных слов. Принц припал к ногам возлюбленной, ожидая, что та увидит змей и с отвращением навсегда отвернется от него.
Но птица расправила крылья, поднялась в воздух, подхватив принца когтями-кинжалами. Они парили над бездной и королева, рыдая, говорила:
- Смотри вниз, незнакомец! 
Ночь была прекрасна и светла. Луна, окруженная ожерельями звезд, щедро освещала землю. Над пропастью кружили птицы. Птицы кружили, птицы кричали, птицы звали некогда любимых, а теперь мертвых мужей, братьев и отцов, чьими останками было устлано дно ущелья.
- Их погубила я! Мое тщеславие навлекло проклятие на меня и моих подданных. От любого грубого слова мои шелковые рукава сменяются оперением, могучие крылья несут во мрак, а хищные цепкие когти ищут обидчика, чтобы ослепить и бросить в пропасть.
- Проклятье! -вырвалось у принца.
- Да, это мое проклятие. Я наказана им за свое тщеславие. Я хотела быть прекраснее всех дев на свете. А стала безобразнее змеи. 
Птица приземлилась, нежно опустив принца на землю. Асвальд смотрел на нее с болью и горечью, как смотрит на больное дитя любящая мать.
- Ты, верно, хочешь знать, как избавить меня от заклятья?
Принц кивнул.
- Я должна ослепить того, кто посмотрит на меня с любовью. Тогда я вновь обрету красоту. А погубленные мной и моими служанками юноши оживут. Но только мой любимый будет слеп. Никогда не увидит моей красоты.
- Я чудовище, я мерзок перед людьми. Сделай это!Ослепи меня!
Асвальд смотрел на птицу, но видел любимую. Хрупкую, нежную, исстрадавшуюся деву, проклятую за свою гордыню, как и он сам.
Асвальд смотрел на птицу и думал, что больше не увидит ни фьордов, ни моря, ни скалистых ущелий. 
Асвальд смотрел на птицу и знал, что станет слепым калекой, но все равно смотрел и смотрел на любимую.

Королева заметалась, расправила крылья, поднимая вихрь. Асвальд простер к ней руки, слегка коснувшись оперенья, подставил лицо хищным когтям. Не то клекот, не то рыдания раздались в ущелье, и птица взмыла в воздух. Описав широкий круг, камнем упала она на принца. Боль пронзила его существо, но он был рад, с радостью отдался на милость хищной птицы. И если она захочет не только ослепить, но и сбросить его в пропасть, чтобы избавиться от заклятия, он с радостью отдаст ей свою никчемную жизнь.

Кровавой лентой зазмеился горизонт: прошло время луны, наступал черед солнца. Асвальд лежал на краю пропасти, любуясь рассветом и не испытывая никакой боли. Голова его была ясна и легка, словно обруч, сковывающий голову, ослаб. 
Принц прикоснулся к глазам, которые остались целы и невредимы, коснулся кудрей. Венец, змеей вросший в кожу, исчез. Птица освободила принца от проклятия. Асвальд больше не проклят! Асвальд свободен!
Но королева, его возлюбленная? Она не избавлена от своей горькой участи, ибо принц все еще зряч. 

- Где ты, любимая? Зачем ты не ослепила меня? - крикнул он, - Мне не нужны глаза, слышишь? Мне не нужны глаза, чтобы видеть, что ты краше весны, а твои губы алее рассвета! Слышишь?! Вернись и ослепи меня, я не хочу жить без тебя! - принц смотрел вдаль, на красное копье горизонта, и ему было жаль, что оно не может разить насмерть.

И тут из пропасти, с самого низа поднялась волна прохлады, затем вихрь разметал кудри на голове Асвальда. Медленно паря над скалами, птица поднималась вверх, все выше и выше, пока не достигла края утеса. В клюве ее билась черная змея — та самая змея, что короной вплелась в кудри принца. Птица вдруг взмыла вверх, и с размаху швырнула обезглавленное змеиное тело на скалы перед принцем. Змея продолжала извиваться, скручиваясь, пока вновь не стала венцом. Но на этот раз это был не кожаный шнурок. Сквозь черную змеиную кожу проступало серебро, чистое, как горный хрусталь и прекрасное, как рассвет. Змеиная кожа высохла, потрескалась и рассыпалась в прах. Королевский венец доброй Ормы лежал перед принцем. 
Птица- крачун, птица-змееяд описала еще круг над Асвальдом, пока первый луч солнца не коснулся ее оперения, и тогда уж не птица, а дева камнем упала к ногам юноши.

Со стоном обхватил он стан любимой:
- Королева! Встань, проснись и стань моей женой, моей возлюбленной! Я люблю тебя, королева! - принц ронял слезы, обнимая безжизненное тело и не замечал, что уста его сыплют семена. 
Лишь коснувшись земли, семена зарывались в каменистую почву и тут же давали всходы. Стебли быстро росли, бутоны наливались живительным соком. Слова принца воплотились в чудесные цветы, роняющие благоуханную росу. Но Асвальд ничего не замечал: он рыдал, покрывая тело любимой слезами и поцелуями, он не замечал, как капли росы с чудесных цветов спустились прямо к щекам девы, не замечал, как бледная кожа налилась здоровым румянцем, не замечал, что королева открыла глаза. Прекрасные голубые глаза. Она более не походила на хищную птицу.
- Мудрец обманул меня, - тихо прошептала она, - он не хотел, чтобы я ослепила любимого. Он хотел, чтобы я пожелала остаться безобразной птицей в его глазах, в его невредимых глазах. Я никогда бы не причинила тебе боль. Потому что люблю тебя, - и королева поцеловала принца в его прекрасные, благоуханные губы.

До горизонта раскинулись холодные фьорды, оделись зеленым шелком диких трав, развесили темные рукава могучие ели. Море все сильнее спорило с холодными шхерами, все теплее становилось дыхание его волн, словно говорило снегам: смиритесь, ваш конец неизбежен, мы знаем все о вашей смерти. 
В королевстве Эйфриль распускались почки, весна вступала в свою силу. Купцы осматривали свои кнорры, обмазывая корабельные раны смолой, воины готовили луки и стрелы, чтобы вновь отправиться за море. 
Жители королевства занимались обычными делами и еще не знали, что король созывает их на пир. Десять зим минуло с той поры, как ушел принц Асвальд. И вот — он вернулся, и не гордым принцем, а мудрым королем, с красавицей-женой. Голову короля Асвальда Мудрого венчал благословенный венец его матери — прекрасная корона Эйфриля.