Черепашка с моторчиком

Химич Е. khimichk@rambler.ru 
Сборник рассказов

Черепашка с моторчиком

Учился я тогда в первом классе. 
Совсем немного оставалось до зимних каникул. На школьных окнах висели бумажные снежинки. Дни были пасмурные, и в классе с самого утра включали свет. 
И в такое-то сказочное время нашей учительнице Дарье Сергеевне вдруг стало интересно, кто сколько слов может прочесть за минуту. Она принесла в класс специальные часики и стала проводить опыты. Скажет ученику: «Читай!» - и часы заводит. Часы зазвенели – значит, минута прошла, и можно считать слова. 
Самой шустрой оказалась моя соседка по парте Соня Кравцова. Она за минуту ухитрилась прочесть полстраницы. А я осилил только пару строчек. Хотя запыхался, пока читал, как бегун на марафоне.
- Двадцать слов. – Учительница вернула мне хрестоматию и покачала головой. – Тебе, Паша, нужно стараться. Ты, Паша...
Дарья Сергеевна у нас очень добрая. Ей, наверно, хотелось меня подбодрить: ты, мол, можешь лучше и так далее. Но она сама ужасно расстроилась, что я мало прочитал, и от этого, видимо, забыла все слова: 
- Ты, Паша… 
- Черепаша! – Ляпнула вдруг отличница Соня.
Слово, конечно, подходящее получилось: медленное, смешное и в рифму. Не зря всё-таки Дарья Сергеевна называет Кравцову своей «палочкой-выручалочкой». Только если учительницу эта «палочка» с бантиками выручила, то меня – всё равно что по голове стукнула.
- Пашка-Черепашка! – Подхватил с последнего ряда Юрка Гуськов. 
Все ребята засмеялись, кроме Сони. У неё так сильно покраснели щёки, что я сразу понял: она не нарочно. Но кличка-то уже приклеилась! И не на ПВА какой-нибудь, а на суперклей. Как ни старайся, не отдерёшь!

После уроков за мной пришла мама. Они с Дарьей Сергеевной пошептались о чём-то у окошка, и мы пошли домой. 

За двадцать слов меня ругать не стали. Только на следующий день папа ни с того ни с сего принёс новую книжку в скользкой холодной обложке. Книга пахла морозом и была такая тяжёлая и толстая, что мне стало не по себе. 
- У-ух, ледышка. Я её и к пенсии не дочитаю, - испугался я. Мне представилось, как я сижу за столом, поглаживаю седую бороду и дочитываю папину книгу. А на ресницах у меня дрожит колючий иней…
Папа взъерошил мои волосы:
– Эту книжку буду читать я. Всем желающим. Вслух! 

Желающих оказалось двое: я и моя сестра Надя. После ужина мы с ней уселись на мягкий плюшевый диван напротив папиного кресла. Папа объявил:
- Заседание клуба «Рыжий книголюб» прошу считать открытым!
Он прочитал название первой главы и спросил:
- А может кто-нибудь из вас догадаться по заглавию, о чём пойдёт речь?
- Ура, играем в предсказателей! – Обрадовалась Надя. – Я могу. Я всё могу!
- Да здравствуют молодость и оптимизм, - пробормотал папа. - Дадим же слово очаровательной конопатой особе в первом ряду!
«Конопатая особа» села ровно, расправила юбку и стала сочинять. И до того складная у неё получалась история, заслушаешься! 
Когда Надя замолчала, папа посмотрел на меня:
- А Вы что скажете, молодой человек с зелёными глазами? Да-да, Вы, без усов который. Есть у Вас свои предположения?
Я помотал головой. Лучше Нади я бы всё равно не придумал, всё-таки она старше меня на целых два года.
Тогда папа надел очки и стал читать. Из Надиной истории в книге не было ни-че-го! Ну, просто ни единого слова не сбывалось. Сестра из-за этого не могла слушать спокойно. Она всё время хмурилась и ёрзала на диване. Конечно, разве приятно знать, что из тебя никудышный предсказатель!
Когда глава закончилась, папа положил книгу на стол.
- До новых встреч, дорогие книголюбы, - сказал он. 

Следующим вечером папа снова затеял чтение вслух. 
Как только он прочёл название второй главы, Надя хитро улыбнулась и стала похожа на лисичку:
- А я могу сказать, что произойдёт!
- Неужели? – Папа посмотрел на неё поверх очков. 
Надя кивнула и затараторила, глядя в потолок. Ещё бойчее, чем вчера!
«И охота человеку сочинять, - подумалось мне. – Ничего ведь не угадает и будет опять кислая сидеть».
Но папа начал читать, и я не поверил своим ушам: Надино предсказание сбывалось слово в слово! Сестра слушала и переплетала косичку с таким счастливым видом, как будто у неё был день рождения.
Ночью мне было трудно заснуть. Я всё пытался понять: как это Надя угадала так много?

Утром я проснулся раньше всех и первым делом побежал в зал к плюшевому дивану. Я сел на Надино место и как следует вгляделся в потолок. Красиво, конечно: белым-бело. Но – ни единой подсказки… Эх!
Я встал с дивана и уже собрался уходить из комнаты, как вдруг увидел папину книгу на столе. И тут у меня в голове словно лампочка загорелась, и я догадался, в чём Надин секрет!
Я открыл книжку и нашёл третью главу. И я прочитал её от начала до конца. А потом перечитал ещё раз, чтобы до вечера ничего не забыть: очень уж много приключений в этой главе поместилось. В первый раз читалось трудно, как будто в гору идёшь. А во второй – легче, будто вниз спускаешься. Страницы были тёплые, шершавые. И картинки мне понравились.

С тех пор мы с Надей каждый день наперебой рассказывали папе, что случится с ребятами из книжки. 
- Опять всё сбывается! – Папа читал и удивлялся. – Ну, пересказатели… В смысле, предсказатели!

В конце учебного года Дарья Сергеевна снова измеряла мою скорость чтения. Часы тикали, а я читал - как на санках с горки летел. 
Минута прошла, и учительница посчитала слова:
- Почти сто! Ты, Паша… молодец!

Соня Кравцова засияла, как будто это её похвалили. 
Она вырвала из блокнота розовый листок и вывела красиво, как в прописях: «Пашка теперь не Черепашка». Cоня смяла эту бумажку в комок и бросила её Юрке Гуськову. 
Он быстро нацарапал ответ. Розовая «бомбочка» прилетела обратно на нашу парту. Соня развернула записку, и мы с трудом разобрали корявые Юркины буквы: «Всё равно Черепашка. С моторчиком!»
Говорю же: на суперклей…


Р-решай!

По-моему, День знаний надо переименовать. В День забываний, например. Потому что все знания за каникулы исчезают, как кролик в шляпе фокусника. Куда они деваются? Может, их солнце растапливает?

Я вот, например, в прошлом году считать разучился за лето. Анекдот, да и только! Перешёл человек во второй класс, а считать не умеет. Нет, цифры я, конечно, помнил не хуже, чем весной. И что значит «прибавить» и «отнять» тоже знал. Только как это делать, чтоб было быстро и без ошибок, подзабыл немного. А тут ещё всякие интересные нешкольные мысли в голову лезут по привычке... Оно и понятно: откуда этим мыслям знать, что каникулы закончились? На улице тепло и деревья зелёные – не отличить от лета!
Дарья Сергеевна, допустим, спрашивает: «Степанов, сколько будет семь плюс восемь?»
Я начинаю считать, но неожиданно замечаю, что в слове «восемь» разместилось слово «семь». Дело ясное: семь-то меньше восьми, поэтому и помещается внутри. Но почему же тогда, интересно, «восемь» не лежит в слове «девять»? 
Мне кажется, что я вот сейчас быстренько разберусь с этими загадочными словами, и сразу решу пример... 
Только учительнице ждать некогда. Пройдётся она по классу, в окошко выглянет, на часы посмотрит – и спрашивает другого ученика.

Не ответил я раз, другой… смотрю, они как-то и без меня справляются. Выходит, считать вовсе и не обязательно на математике. Можно просто сидеть тихонечко. А что? Папа говорит: не ошибается тот, кто ничего не делает. Вот я и не делаю. Ну, не люблю я ошибаться!

Одно плохо: оказалось, что если весь урок думать о своём, то потом совершенно невозможно выполнять домашнее задание. А Дарья Сергеевна всегда задаёт что-нибудь на дом, чтобы нам было чем заняться после обеда. 
Стал я просить сестру Надю решить задачку за меня. Надя отвернулась:
- Ещё чего! Сам решай.
- Не могу, - заныл я. – Я, кажется, считать разучился.
Надя посмотрела на меня испуганно:
– Ну вот, Пашка, быть тебе теперь двоечником. А всё из-за того, что ты на каникулах спортом не занимался.
– Неправда! – Возразил я. – Занимался. Стрельбой из рогатки. Один раз даже в витрину попал. Правда, она не разбилась.
– Это не то, – отмахнулась Надя. – Я имею в виду гимнастику для ума. Шахматы там, задачки разные… Хилый у тебя ум, неспортивный! Тренировать его надо…

Я уговорил сестру, чтобы она меня тренировала. Очень уж мне не хотелось двоечником становиться. Я думал, Надя будет добреньким тренером, вроде нашего учителя физкультуры Антона Ивановича. Он нас всё время хвалит, даже когда надо ругать. «Умничка, Кравцова. Ни разу мяч не отбила, не беда!» «Молодец, Гуськов. Опоздал, но ведь явился!» Мама приходила однажды на наш спортивный праздник и сказала потом папе: «Антон Иванович педагог хороший, но олимпийца бы не вырастил».
Зато моя сестрица, наверное, вырастила бы не просто олимпийца, а олимпийского чемпиона: ох и строгим же тренером она оказалась! 

Надя объяснила мне условие задачи и ка-ак закричит:
- Спина пр-рямая! Мозги напр-рячь! Р-решай!
Спину я выпрямил запросто, а как напрягать мозги, было неясно. Я сжал челюсти – в голове ничего не изменилось. Зажмурился – опять ничего. Попробовал пошевелить ушами – не вышло. Мне стало страшновато: что, если мозги напрягаются с помощью ушей? Раз я не умею ушами двигать, то всё – пиши пропало… 
- Решаешь? – Не выдержала Надя.
- Нет, - признался я. – Не могу включиться. Батарея, что ли, разряжена.
- Попробуем шахматами зарядить…

Больше всего из шахматных фигур мне нравятся кони. Потому что у них есть глаза, не то что у слонов или пешек. Пока сестра листала дедушкину книжку с шахматными задачами, я задумался, а какие кони красивее – белые или чёрные? 
Надя взяла двух королей и ладью, поставила их на доску и рявкнула по-тренерски:
- Р-решай! Мат в два хода.
Я стал разбираться с королями и одновременно додумывать мысль про коней, потому что нельзя же было бросать её на полпути. Когда белый конь стоит у озера и отражается в чистой воде, а по синему небу плывут облака – это прекрасно. Когда чёрный конь бежит по золотому полю, и его грива развевается на ветру – это чудесно. 
- Ну что, решил?
«Решил, - подумал я. - Одинаково красивые».
А вслух я сказал:
- Не могу. Проводок не подсоединяется…
Сестра вздохнула и сложила шахматы в коробку.

Вечером пришёл папа с работы и принёс свежие булочки. Мама дала нам с Надей по одной. 
Сестра с удовольствием жевала свою плюшку и запивала горячим чаем. Я тоже налил себе чая в чашку. И вдруг засомневался: если бы мама знала, что я – будущий двоечник, дала бы она мне булку или нет? И мне показалось, что если я откушу от этой плюшки кусок, то вряд ли смогу его проглотить.
Надя как будто прочитала мои мысли. Она сказала:
- Ешь, Пашка, не грусти! Я кое-что изобрела для тебя. Против двоек.
- Зарядное устройство? – Встрепенулся я.
- Лучше! Я только что придумала новый язык – счётный. Мы будем разговаривать на нём, и твои мозги окрепнут. - Надя потянулась к моей булке и оторвала от неё добрую половину. – Вот, например, я отщипнула от твоей плюшки и говорю: «двенадцать минус шесть». Ежу понятно, что я имею в виду «спасибо за булку». Ты, предположим, воспитанный мальчик и хочешь вежливо ответить. Для этого тебе нужно решить мой пример и сказать ответ. Это будет счётное «на здоровье».
- А если я, допустим, не такой уж воспитанный и хочу сказать «не трогай мою плюшку», как это сделать?
- Точно так же – сказать ответ. Только нужно изобразить на лице возмущение. 
Надя снова протянула руку к моей булке.
Я скорчил сердитую рожицу и шикнул: 
- Шесть!
- Включился! – Захлопала в ладоши Надя.

С тех пор мы с сестрой много разговаривали на счётном языке. Мы и здоровались примерами, и прощались, и даже обзываться научились по-счётному:
– Ты, Пашка, два раза по пять! 
– Сама ты… э-э… сама ты десять, Надька!
Если я отвечал неправильно, сестра хихикала:
- Знаешь, как мы сейчас поговорили? Я тебе сказала «доброе утро», а ты
мне - «спокойной ночи». Р-решай как следует!

Листья облетали с деревьев, шли дни за днями. Дома у меня уже неплохо получалось считать. «Сломается калькулятор - новый покупать не буду. Зачем счётная машинка, когда есть счётный сын!» - шутил папа. Вот только в школе мне всё ещё было не до шуток. Едва начинался урок математики, я тут же превращался в статую «Тихий мальчик за партой» неизвестного скульптора. Если учительница просила меня решить задачку устно, я молчал. В общем-то, можно было бы рискнуть и сыграть, как с Надей: посчитал - ответил. Но только мне казалось, что Дарья Сергеевна от этого чересчур сильно удивится. Всё-таки она уже привыкла, что я на математике переключаюсь в беззвучный режим. Так зачем её смущать? 

В последний день осени пошёл снег. Школьные карнизы побелели и стали похожи на чистые листы бумаги. Хочешь – играй в крестики-нолики, хочешь – рисуй…
В конце урока математики Дарья Сергеевна захотела нас взбодрить. 
- Посчитаем устно, - объявила она.
Я вздохнул. И Соня Кравцова, моя соседка по парте, тоже. Только я вздохнул обыкновенно, а Соня вроде как ещё и всхрапнула немного. Я посмотрел на неё… батюшки, засыпает человек! Эти отличницы вечно допоздна уроки делают, а потом весь день спать хотят.
Дарья Сергеевна придумала нам пример потруднее, а сама взяла поролоновую губку и повернулась к доске, чтобы расчистить место для домашнего задания: 
- Кто будет решать? 
Все притихли.
Учительница водила губкой по доске и смотрела, как исчезают чьи-то каракули.
- Соня, давай ты, - сказала она.
«Вашей Соне снятся пони», - подумал я, глядя на клюющую носом Кравцову.
У нас в классе есть правило: соседей по парте надо выручать. Даже если твой сосед – девчонка, которая на каждом клочке бумаги рисует мультяшных летающих лошадок.
И я поднял руку:
- Дарья Сергеевна, а можно… я?
Учительница перестала вытирать доску и посмотрела в мою сторону. Я вжался в сидение со всей силы, чтобы меня было не так заметно. Наверное, это сработало: Дарья Сергеевна решила подойти поближе, чтобы лучше меня видеть. Она подкралась ко мне на цыпочках, как будто я был какая-нибудь редкая бабочка, и меня нужно было сфотографировать, пока я не улетел. Учительница негромко повторила пример.
«Эх, была не была!» - подумал я. 
И выпрямил спину. И ка-ак скомандовал сам себе: «Р-решай!» 

А насчёт олимпийцев… весной я победил в школьной олимпиаде. По математике. 


Счастливое пианино

У наших соседей в квартире стояло пианино. Его купили для соседского Гришки давным-давно – восемь лет назад. Я ещё толком ходить не умел, а он уже «В траве сидел кузнечик» наигрывал. Конечно, после «кузнечика» Гришка много других мелодий выучил. У нас на кухне очень хорошо было слышно, как он играет.
- Гриша повторяет полонез Огинского, - радовалась мама.
- Вальсы Шопена Григорию не даются, - вздыхал папа.
Потом сосед музыкальную школу окончил и играть перестал. А мы с сестрой Надей продолжали напевать его мелодии, до того они нам полюбились!

Как-то раз я услышал, что соседи переезжают, а пианино с собой не берут. Мне почему-то тогда вспомнился рассказ, который нам с Надей читала мама. В этом рассказе одна славная собака всё лето жила у дачников в деревне. Она их охраняла и играла с ними. Когда лето прошло, дачники уехали в город, а собаку бросили в деревне одну.
Пианино, конечно, не живое. Не собака и не кошка, всего лишь музыкальный инструмент. Но ведь оно приносило хозяевам столько радости! И мне было грустно и обидно, что они его вот так просто оставляют.
Наде тоже было жалко пианино. И она попросила родителей:
- Давайте его приютим! У нас в школе открывается музыкальный кружок для четвёртых классов. Я запишусь и научусь играть.

Мама с папой долго думать не стали и согласились. И пианино переселилось к нам. Оно пахло чем-то лесным, как бабушкина старая музыкальная шкатулка. А клавиши под крышкой были такие белые и блестящие, будто их только что почистили чудесной зубной пастой из рекламы.

В понедельник Надя сходила на первый урок музыки и вернулась гордая, как индюк. Она важно расхаживала по комнате и рассказывала, из чего состоит инструмент:
- Вот это педали. Под крышкой клавиши. А внутри у моего пианино струны и молоточки.
- Не у твоего, а у нашего, - поправил я.
- А вот и нет! – Надя подскочила к пианино, открыла крышку и надавила на клавишу. – До-о-о! Учится играть кто? Я. Значит, пианино чьё? Моё!

Светлана Валентиновна, учительница музыки, вела кружок в актовом зале. Я решил, что буду незаметно заглядывать туда во время занятий и тоже потихоньку научусь играть. 
В среду после уроков я пробрался к актовому залу. Осторожно потянул на себя тяжёлую дверь. Она даже не скрипнула. «Какая хорошая тихая дверь, - подумал я. – Буду наблюдать через эту щёлочку, и никто меня не заметит». 
И тут я совершенно некстати вспомнил неприятную поговорку: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Когда я был маленький, я придумал, как можно представлять себе эту Варвару, чтобы не было страшно. Просто у неё нос должен быть не настоящий, а поролоновый, как у клоуна в цирке. Такой оторвут – ну и пусть, можно новый купить. 
Из-за того, что я вспомнил про нос, у меня в нём что-то зачесалось. И я чихнул, да так громко, что все ребята как один повернули головы в сторону двери. И Светлана Валентиновна меня заметила. Она шагнула ко мне, и её каблук звонко цокнул – как сосулька разбилась об лёд. «Сейчас отругает и прогонит», - подумал я. Но учительница улыбнулась. Тогда я набрался смелости и сказал:
- Я пришёл подсмотреть… то есть посмотреть, как учат музыке.
И я снова чихнул. Ох уж эта Варвара! «Раз так, больше не буду наряжать её клоуном, - рассердился я. – пусть выкручивается на своём базаре сама, как умеет».
- Будь здоров, братишка, - пожелала Надя. – Не пора ли тебе домой?
Я хотел сказать «спасибо» и что я уже ухожу, но вместо этого у меня получилось ещё одно «а-апчхи!». 
- Светлана Валентиновна, а давайте возьмём Надиного брата в кружок, - предложила вдруг румяная девчонка в круглых очках. - Есть же такое искусство - художественный свист. А Паша у нас будет по части художественного чиха.
Все засмеялись. 
- А мне Наташина идея нравится, - сказала учительница. – Смотреть, как учатся другие – это хорошо. Но лучше всё-таки учиться самому. Это кружок для ребят постарше, но ты, Паша, справишься. Потому что у тебя есть желание. Если хочешь, я тебя запишу.
- Очень хочу! – Обрадовался я. – Только мне бы лучше быть, как все… по части пианино.

Я стал ходить на музыку вместе с Надей. Мы учились писать нотные знаки, различать звуки на слух, играть гаммы. Скоро учительница выдала каждому по распечатке с настоящей пьесой, и мы начали учиться играть по нотам. Мне достался марш, а Наде – вальс. Я и не догадывался раньше, что ноты – как буквы, и их можно читать. Сыграл пьесу – и будто книжку прочёл!
- У меня в марше о бравых солдатах рассказывается, - хвастался я сестре и по-военному вытягивался в струнку.
- А мой вальс - о цветах на лугу! Раз-два-три, раз-два-три... - Надя кружилась по комнате, и её красная юбка раскачивалась, как полевой мак на ветру.

Светлана Валентиновна говорила, что пьесы нужно учить каждый день после школы. И мы, когда приходили домой, сразу бежали к пианино. Надя хотела поскорей играть про свои цветочки, а я – про солдат. Мы толкались и отбирали друг у друга ноты. Сестра кричала: «Моё пианино!» Я спорил: «Нет, моё!»

Однажды мама услышала нашу возню у клавиш и сказала:
- А малыши во дворе катаются на качели по очереди. 
Мне стало неловко, что какие-то там дошкольники умнее меня. И я уже хотел предложить сестре, чтобы она играла первая, но Надя вдруг завопила на всю квартиру:
- Чур, я первая сажусь! 
И тряхнула рыжими косичками – аж ветер поднялся.
Уступать отчего-то сразу расхотелось:
- Почему это ты?
Надя взялась за краешек юбки и чинно присела, как воспитанная девица из фильма про царские времена. Только глаза у неё как были хитрющие, так и остались:
- Потому что девочкам надо уступать. А твои солдаты подождут, авось не разбегутся кто куда.
- Нет, я первый! – Я топнул ногой.
- С чего бы это?
Я подошёл к сестре и поднялся на цыпочки. Она всё равно была выше и смотрела на меня сверху вниз.
- Видишь, какой я ма-а-аленький, - протянул я таким тоненьким голоском, что самому стало противно. - Младшим уступа-ать надо! А лютики твои не завянут за полчаса. Тем более, они сорняк.
Мама вздохнула:
- Чувствую, придётся поставить пианино обратно. В пустую соседскую квартиру…

На следующий день мы пришли на занятие в кружок неподготовленные и хмурые.
- В чём дело, Степановы? – Спросила Светлана Валентиновна.
Мы ей всё рассказали: и про наши вечные споры, и про несчастное Гришкино пианино, с которым, наверное, придётся попрощаться.
Учительница посмотрела на нас с сожалением:
- Как же это? Способные такие ребята... Надо что-то придумать.
Она села за рояль и стала легонько нажимать белые и чёрные клавиши: одну, вторую, третью… и из этих звуков как по волшебству сложилась музыка, простая и красивая. Это была одна из Гришиных мелодий. Только Гриша играл её так, будто бы эта музыка была о дожде, о том, как капли бодро барабанят по крыше. А у Светланы Валентиновны получались не капли, а тихие слезинки, и было похоже, что они срываются с ресниц нечаянно и падать вовсе не хотят...
Мы с Надей переглянулись и взялись за руки. 
Учительница перестала играть и весело улыбнулась.
- Вот вы сами и подсказали мне, как вам помочь! С сегодняшнего дня я объявляю вас… дуэтом! Это значит, что вы теперь будете играть не по одному, а вместе. Паша – мелодию, а Надя – аккомпанемент. 
- В четыре руки! – Подпрыгнула Надя.
Светлана Валентиновна дала нам новые ноты и предупредила: прежде чем садиться за пианино вдвоём, каждый должен научиться играть свою партию. А то получится не концерт, а «кто в лес, кто по дрова».

По дороге домой Надя предложила:
- Давай всё-таки сразу вдвоём репетировать. Я буду смотреть, правильно ты играешь или нет, и помогать, если что. Ну, чтобы ты быстрее свою партию выучил. 
- Идёт, - согласился я. - А я буду следить, чтобы ты не играла слишком громко.

Когда мы с сестрой пришли домой, то первым делом приставили к пианино второй стул. 
Потом мы пошли на остановку, чтобы встретить маму с работы и скорее рассказать, что нас назначили дуэтом.
На улице было холодно, и моросил дождь. Надя раскрыла большой оранжевый зонтик, и наши лица и шапки тоже стали оранжевыми, и воздух под зонтом как будто потеплел. Мы шли по мокрому блестящему асфальту; я перешагивал через лужи и думал, что наше пианино теперь - счастливое. Был у него один хозяин, а стало – два!